Народная империя Сталина - Юрий Жуков

* * *

Четыре дня спустя интервью было опубликовано всеми газетами страны. Однако уверенность Сталина, прозвучавшая в беседе с американским журналистом, должна была быстро обернуться разочарованием. Ни пропагандистских материалов по поднятым им вопросам, ни панегирических или хотя бы просто положительных откликов, как обычно бывало во всех подобных случаях, так и не последовало. Ни через день, ни через неделю, ни через месяц. Их подменили ничего не значащими подборками под рубрикой «мировая печать о беседе тов. Сталина», в которых рассматривались исключительно внешнеполитические аспекты интервью. Даже «Правда» откликнулась лишь один раз, 10 марта, да и то передовицей «Самый демократический строй в мире»:

«Новая советская Конституция и выборы на ее основе, в которых примут активное участие и наши партийные, и многочисленные общественные организации, сыграют огромную роль во все жизни и дальнейшей расцвете нашей родины. Выявятся еще новые десятки и сотни тысяч людей, выросших культурно и политически и способных выдвинуться на большую государственную работу. Выявятся и люди другого сорта — обюрократившиеся, не желающие или не умеющие работать в органах управления так, чтобы «сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной» (Сталин). Проверка массами советских органов на выборах будет вместе с тем, проверкой партией каждой партийной организации, проверкой того, насколько тесно связана та или иная организация с массами, насколько годных людей выдвинула она в органы управления, насколько умеет она отбирать и выращивать кадры управления, достойные сталинской эпохи расцвета социализма в советской стране».

На том обсуждение в советской печати важнейшего положения новой Конституции и основанных на ней выборов завершилось. И означало это лишь одно: не только широкое руководство, но даже часть аппарата ЦК — Агитпроп со Стецким и Талем, не приняли сталинской новации. Они не захотели хотя бы чисто формально одобрить опасную для слишком многих альтернативность при выборах. Ту состязательность, которая, как следовало из слов Сталина, лишний раз подчеркнутых «Правдой», напрямую угрожала положению первых секретарей ЦК нацкомпартий, крайкомов, обкомов, горкомов, райкомов. Их реальной власти.

Партократия отказывалась принять сущность политических реформ, но выражала свое несогласие своеобразно — демонстративным замалчиванием базисного положения новой избирательной системы, с которым и выступил Сталин. Обозначила тем возникновение совершенно необычной по форме оппозиции — латентной. Ничем внешне не проявляемой. Но именно потому никто — ни узкое руководство, ни ПБ, ни КПК не могли при всем желании предъявить претензий или обвинения кому-либо из широкого руководства. Более того, при такой обструкции невозможно было доказать и наличие сговора, некоего идейного единства, которое и лежало всегда в основе любой оппозиции.

* * *

В интервью, которое Сталин дал Говарду, речь шла не только о новой Конституции, предстоящих выборах, много внимания Сталин уделил и международным проблемам. Положению, которое сложилось после захвата японскими войсками в конце 1935 года шести уездов монгольской провинции Чахар и создания там еще одного марионеточного режима во главе с монгольским князем Дэ. Угрозе, возникшей в результате происшедшего для Монгольской народной республики. И тут же перешел к ситуации в Европе.

«Имеются, по-моему, — заметил Сталин, — два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии… Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба существуют и действуют… Пока наибольшую активность проявляет дальневосточный очаг опасности. Возможно, однако, что центр этой опасности переместится в Европу».

Сталин не ошибся в своем прогнозе. Еще 21 декабря 1935 года Андре Франсуа-Пенсе, посол Франции в Берлине, сообщил в Париж об имеющемся в Германии намерении в ближайшее время ввести части вермахта в Рейнскую демилитаризованную зону. Формальным же поводом для столь вопиющего нарушения международных договоров послужит франко-советский пакт о взаимопомощи, который якобы нарушал Локарнские соглашения. Исходя из полученной информации, хотя и с большим опозданием, 3 марта Пьер Этьен Фланден, новый министр иностранных дел Франции, в Женеве вручил своему британскому коллеге Антони Идену ноту. Она извещала, что в случае нарушения Германией режима демилитаризованной зоны Франция немедленно объявит мобилизацию и введет в зону свои войска. Кабинет Стенли Болдуина решил рассмотреть это заявление 9 марта, однако действительность нарушила все планы.

Перед рассветом 7 марта германские войска вошли в Рейнскую зону. Заняли ее силами одной лишь дивизии, причем в таких стратегически важных городах, как Аахен, Трир и Саарбрюкен разместили всего по батальону. Так был осуществлен оперативный план «Шулунг», который разрабатывался в соответствии с директивой военного министра генерала-полковника фон Бломберга со 2 мая 1935 года. А в десять часов утра того же 7 марта министр иностранных дел Германии Константин фон Нейрат пригласил к себе послов Великобритании — Фиппса, Франции — Франсуа-Пенсе, Италии — Аттолико, и уведомил их о том, что его страна отныне не связывает себя Локарнскими соглашениями. Правда, не обмолвился, что и Версальским договором, ибо именно статьи 42-я и 43-я последнего впервые установили запрет на присутствие рейхсвера, ставшего с 1935 года вермахтом, как на всем левом берегу Рейна, так и в 50-километровой зоне вдоль правого берега.

Гитлер, отдавая приказ об осуществлении плана «Шулунг», заведомо блефовал. Позднее он признался: «Сорок восемь часов после марша в рейнскую зону были самыми драматичными в моей жизни. Если бы французы вошли тогда в Рейнскую зону, нам пришлось бы удирать, поджавши хвост, так как военные ресурсы наши были недостаточны для того, чтобы оказать даже слабое сопротивление». Однако Париж, несмотря на недавнюю решимость любой ценой отстаивать свои интересы, бездействовал. Выжидал реакции второго гаранта Версальского договора — Великобритании, кабинета Болдуина. Не дождавшись от того никаких вестей, четыре дня спустя Фланден прилетел в Лондон, где стал умолять членов британского правительства поддержать намерения Франции, еще не отказавшейся окончательно от военной акции, но натолкнулся на отказ и смирился с ним. Гитлер во второй раз оказался безнаказанным.

Лондон и Париж не использовали последний, как показали дальнейшие события, остававшийся у них шанс остановить агрессора, предотвратить войну. Мало того, продемонстрировали своим союзникам в Восточной Европе — СССР, Польше, Чехословакии, Румынии, Югославии, что будут и впредь избегать обострения отношений с Германией, столкновения с нею. Продолжают и, скорее всего, будут продолжать порочную политику умиротворения. И все же во Франции пока еще не предали забвению договор с Москвой. Сенат, долгое время под всеми возможными предлогами оттягивавший его обсуждение, под влиянием взрывоопасной ситуации, возникшей на восточной границе, 12 марта, наконец, ратифицировал его.

Но все же чтобы лишний раз уточнить позицию СССР при изменившемся столь радикально положении, в Москву направился Шастенэ, главный редактор ведущей парижской газеты «Тан». 16 марта встретился с заместителем наркома иностранных дел Н.Н. Крестинским, чтобы услышать от него ответ на вопрос, более всего волновавший французов: каким образом Советский Союз окажет «Франции военную помощь в случае нападения на нее Германии». Получил же странный, несколько уклончивый ответ. Крестинский заявил: «…Вопрос конкретно между генеральными штабами обеих стран еще не обсуждался и, очевидно, при обсуждении они должны будут по этому поводу договориться. Конечно, для оказания помощи Франции нам пришлось бы согласовать свои действия с другими союзниками Франции в Европе. Мне кажется, однако, что на помощь Польши рассчитывать трудно».