1000 лет радостей и печалей - Ай Вэйвэй

перегибы в ходе яньаньского «выправления стиля». Он возразил, что Союз писателей состоит из двух категорий людей: первую постоянно критикуют, а от второй исходит критика. Высказывания Ай Цина подтвердили мнение политической элиты о его высокомерии, отчужденности и презрении к партийной организации.

Во время атаки на Ху Фэна ключевым сотрудникам доставляли партийные документы в любое время дня и ночи. Союз писателей поручал эту работу разным младшим сотрудникам, которые занимали первый этаж здания. Одной из них, девушке по имени Гао Ин, суждено было стать моей матерью.

Гао Ин родилась в 1933 году в Хуансяне, в провинции Шаньдун, но, когда она была ребенком, ее семья переехала в Цзямусы, в провинции Хэйлунцзян, что у советской границы. Там она собственными глазами видела последствия капитуляции Японии в августе 1945 года, когда японские захватчики спешно эвакуировались, бросая мебель, домашнюю утварь и одежду. Уходя, враги минировали город, и потом еще много недель его сотрясали взрывы.

Когда коммунисты взяли под контроль северо-восток страны, Гао Ин уже считалась талантливой певицей и танцовщицей, и она присоединилась к труппе артистов, выступавших перед войсками в Шэньяне. Потом она посещала педагогическое училище, куда мать отправила ее с тремя золотыми кольцами, зашитыми в подол куртки. В 1949 году ее приняли в профессиональную труппу.

В семнадцать Гао Ин вышла замуж за человека на одиннадцать лет старше нее, тоже выходца из Шаньдуна. Он получил в партии разрешение на брак, и она без долгих раздумий приняла предложение, выселилась из общежития и переехала в выделенную им квартиру. Только потом Гао Ин узнала, что у ее мужа на тот момент уже была другая жена.

В 1955 году Гао Ин и ее мужа перевели в Пекин; к тому времени у них родилось двое детей. Она взяла с собой старшего ребенка, Линлин, оставив сына Гао Цзяня у родственников в Шаньдуне.

Один сотрудник отдела кадров Союза китайских писателей только что перенес операцию, а другая недавно родила, так что им на замену наняли Гао Ин. Как-то раз в субботу вечером она осталась на работе допоздна и увидела, как по лестнице спускается мужчина средних лет.

«Товарищ Ай Цин, куда направляетесь?» — окликнула его коллега Гао Ин.

Он ответил, что идет смотреть зарубежное кино. Одной из обязанностей Ай Цина как члена кинематографической рецензионной комиссии было выдавать иностранным фильмам прокатные разрешения.

«Хочешь пойти тоже? — спросил он. — Могу взять тебя с собой». «Гао Ин, — сказала молодая коллега, — у нас сегодня не слишком много работы. Может, пойдем вдвоем?»

Жизнерадостной и решительной Гао Ин тогда было всего двадцать два года. Отцу она очень приглянулась, а ее очаровала простота, с которой он держался.

Они стали встречаться каждое воскресенье, но им приходилось быть осторожными. У обоих еще не завершились бракоразводные процессы, а их роман сочли бы свидетельством их либеральных и индивидуалистических наклонностей. В центре города можно было наткнуться на знакомых, так что они обычно договаривались встретиться в тихом парке в юго-восточной части города. Перед встречей отец отправлялся в магазин для иностранцев у станции Чунвэньмэнь, единственное место, где продавались западные продукты вроде круассанов, которые Гао Ин обожала.

Тем временем коллеги все жестче критиковали Ай Цина. Стихотворения, написанные им после 1949 года, далеко не так вдохновляли читателей, как его ранние работы. Его новым произведениям не хватало энергии, и ее отсутствие связывали с недостаточным интересом к политике. Говорили, что причина творческого кризиса кроется в его отношении: он отверг старый общественный строй, но не испытывал энтузиазма по поводу нового. На первый взгляд казалось, что подобные критические замечания отражают взгляды коллег-поэтов, но на деле это была стандартная партийная тактика раздувания подозрений и страхов с целью ослабить дружеские связи между писателями.

Ай Цин столкнулся со столь яростным осуждением, что ему оставалось лишь каяться. «Как поэту мне стыдно, — признавался он. — Как поэт нового Китая я чувствую себя еще более посрамленным. Я не смог написать хороших произведений». Но он не знал, что делать дальше.

Впрочем, в 1956 году началась оттепель, но она продлилась недолго. В программном выступлении премьер Чжоу Эньлай заявил, что подавляющее большинство китайских интеллектуалов — госслужащие и работают на благо социализма, так как они уже принадлежат к рабочему классу. Впервые партийный руководитель такого высокого уровня определил интеллектуалов как надежную категорию: в прошлом они считались буржуазными элементами.

В апреле 1956 года Мао подал еще один обнадеживающий знак. Он высказался в пользу сосуществования разных научных подходов, провозгласив: «Пусть расцветают сто цветов, пусть соперничают сто школ». Он заявил, что в Древнем Китае до того, как страну объединил первый император, можно было обсуждать любые идеи, и сейчас должно быть так же.

Подобные речи воодушевили Ай Цина, и за лето 1956 года он написал несколько басен, вновь обращаясь к идеям, которые четырнадцать лет назад легли в основу его яньаньского эссе «Понимать писателя, уважать писателя». Например, «Сон цветовода» — история о человеке, который выращивал в своем саду одни только розы. Ему приснилось, что самые разные цветы, в том числе пион, кувшинка, вьюнок и орхидея, спешат представиться ему и защитить свои права, умоляя не забывать о них: «У цветов есть своя воля и право цвести». А в «Песне цикады» цикада оглушительно громко и монотонно поет одну и ту же песню с утра до ночи, независимо от происходящих вокруг перемен. В этом произведении Ай Цин не слишком старался скрыть насмешку по поводу узости круга допустимых тем и литературных форм в новом Китае.

Роман Ай Цина с Гао Ин развивался стремительно и привлек нежелательное внимание со стороны партийной организации. После того как муж Гао Ин подал жалобу на Ай Цина за разрушение их брака, Союз писателей заставил ее признать свой проступок и попытался ограничить в передвижениях и лишить возможности общаться с ним. Тем временем Ай Цину в свете «серьезности совершенных им проступков и неправильного отношения к своим ошибкам» назначили испытательный срок, что было самой строгой мерой наказания, если не считать исключения из партии.

Мои родители, однако, упорствовали, и властям пришлось признать их парой. Поскольку оба теперь были разведены, они смогли наконец получить свидетельство о браке, чтобы начать новую жизнь. Отцу тогда было сорок шесть, матери — двадцать три, и вместе с двумя ее детьми они переехали в традиционный дом с внутренним двориком, купленный отцом на авторские отчисления. Он украсил дворик разными растениями — цветами, кактусами и некоторыми