Инстинкт и бессознательное - Карл Густав Юнг

что он будет реагировать соответствующим образом. Но группировка есть автоматический процесс, который происходит непроизвольно и который невозможно остановить со стороны по собственному желанию. Сгруппированные элементы суть четко оформленные комплексы, обладающие собственной специфической энергией. Например, когда под экспериментом подразумевается ассоциативный тест, комплексы будут оказывать на его ход сильное воздействие, стимулируя возмущения или – реже – прячась за конкретной реакцией, которую, впрочем, возможно распознать, так как такие реакции перестают соответствовать смыслу тестового слова. Образованные субъекты, наделенные силой воли, могут через вербальную моторику отсекать значение тестового слова быстрой реакцией, и в итоге слово вообще не будет их достигать. Но это срабатывает только в том случае, когда защите подлежат по-настоящему важные личные тайны. Искусство Талейрана[153] использовать слова для сокрытия мысли дано немногим. Необразованные же люди, а в особенности женщины, защищают себя посредством ценностных предикатов (wertpraedikate). В результате часто наблюдается комический эффект. Ценностные предикаты суть качества чувств – ср. «красивый», «хороший», «дорогой», «милый», «дружелюбный» и т. д. В ходе беседы нередко можно заметить, как некоторые люди находят все подряд «интересным», «очаровательным», «приятным», «восхитительным» или – если они англичане – «изысканным», «изумительным», «великолепным», «превосходным» и (это излюбленное словечко) «обворожительным»[154]. Но тем самым они прячут полное отсутствие интереса или таким способом удерживают собеседника на расстоянии. А подавляющее большинство субъектов не в состоянии помешать своим комплексам цепляться к определенным словам-стимулам, когда проявляются различные симптомы беспокойства, главным из которых является задержка реакции. Можно также комбинировать эксперимент с измерениями электрического сопротивления кожи, впервые выполненными Ферагутом[155]: так называемое явление психогальванического рефлекса дополнительно указывает на нарушение реакции комплексами.

[199] Ассоциативный тест вызывает общий интерес в том отношении, что он, в отличие от прочих сравнительно простых психологических экспериментов, воспроизводит психическую ситуацию диалога и одновременно позволяет осуществлять достаточно точную количественную и качественную оценку. Вместо вопросов в облике конкретных речевых конструкций субъект вынужден работать с условными, двусмысленными и, следовательно, приводящими в замешательство словами-стимулами, причем требуется не развернутый ответ, а реакция одним словом. Посредством тщательного наблюдения за нарушениями реакций вскрываются и отмечаются факты, которые часто невольно пропускаются в обычной беседе, и это дает возможность прояснить то, что указывает на невысказываемую основу, на те состояния готовности, или группировки, о которых упоминалось выше. Происходящее во время ассоциативного теста соответствует событиям в ходе общения двух людей. В обоих случаях налицо экспериментальная ситуация, которая группирует комплексы, ассимилирующие предмет разговора или ситуацию в целом, включая участников разговора. Беседа теряет свой объективный характер и реальную цель, поскольку группирующие комплексы вмешиваются в интенции говорящих и могут даже вкладывать в их уста ответы, которые они впоследствии не вспомнят. Этот феномен используется на практике при перекрестных допросах свидетелей. Его место в психологии занимает так называемый эксперимент повтора, который обнаруживает и локализует провалы в памяти. Скажем, после сотни реакций субъекта спрашивают, какие именно ответы он давал на отдельные тестовые слова. Провалы или фальсификации памяти проявляются с умеренной регулярностью во всех областях ассоциаций, нарушенных комплексами.

[200] До сих пор я намеренно избегал обсуждения природы комплексов, исходя из молчаливого допущения того, что эта природа, в общем-то, известна. Слово «комплекс» в психологическом значении проникло в обыденную речь как в немецком, так и в английском языках. Сейчас все знают, что у людей «есть комплексы». Не столь хорошо известно, хотя намного более важно с точки зрения теории, что комплексы могут обладать нами. Существование комплексов подвергает серьезному сомнению наивное предположение о единстве сознания, которое отождествляется с «психическим», и верховенстве воли. Всякая группировка комплексов означает наличие расстройства сознания. Единство сознания нарушается, а воление либо затрудняется, либо становится и вовсе невозможным. Даже память нередко и заметно страдает, как мы видели, от воздействия комплексов. Следовательно, комплекс должен считаться психическим фактором, который энергетически обладает ценностью, порой превосходящей ценность наших осознаваемых намерений, иначе подобные нарушения сознательного порядка попросту бы не случались. По сути, активный комплекс на короткий срок вводит нас в состояние принуждения, навязчивого мышления и действия, то есть в состояния, для которых при соответствующих обстоятельствах единственным подходящим определением может стать юридическое понятие пониженной ответственности.

[201] Но что же все-таки такое «чувственно заряженный» комплекс с научной точки зрения? Это образ определенной психической ситуации, который сильно окрашен эмоционально и к тому же несовместим с привычными установками сознания. Этот образ имеет сильную внутреннюю связанность, собственную целостность и вдобавок относительно высокую автономность, следовательно, подчиняется сознательному разуму лишь в ограниченной степени и проявляет себя как одушевленное постороннее тело в области сознания. Комплекс обычно подавляется усилием воли, но его существование не прекращается, поэтому при первой же возможности он заявляет о себе с прежней силой. Ряд экспериментальных исследований как будто показывает, что кривая его активности или интенсивности имеет волнообразный характер, с «длиной волны», измеряемой несколькими часами, днями или неделями. Этот крайне запутанный вопрос пока остается непроясненным.

[202] Мы должны выразить благодарность французским психопатологам, прежде всего Пьеру Жане, за наше сегодняшнее знание об экстремальной разобщенности сознания. Жане и Мортон Принс[156] причастны к выявлению четырех или пяти расщеплений личности, и выяснилось, что каждый фрагмент личности обладает собственным характером и собственной обособленной памятью. Эти фрагменты существуют относительно независимо один от другого и могут взаимно замещать друг друга в любой момент времени, что означает высокую степень автономности каждого из них. Мои изыскания в области комплексов подтверждают эту довольно неутешительную картину возможного распада психики, так как не существует принципиального различия между фрагментом личности и комплексом. Они выказывают множество признаков существенного сходства, но лишь до тех пор, пока дело не касается деликатного вопроса о фрагментированном сознании. Личностные фрагменты, несомненно, располагают собственным сознанием, но пока никто не смог объяснить, разумны ли, сознательны ли также столь малые психические фрагменты, как комплексы. Должен признать, что этот вопрос часто занимает мои мысли, ведь комплексы ведут себя подобно «картезианским бесам»[157] и, похоже, получают удовольствие от своих «проделок». Они подсовывают человеку не то слово, заставляют забыть имя человека, которого с кем-то знакомишь, вызывают першение в горле в миг наиболее возвышенного фортепьянного пассажа на концерте, побуждают опоздавшего, который крадется на цыпочках, с грохотом переворачивать стул. Они подстрекают нас поздравлять скорбящих на похоронах, вместо того чтобы выражать соболезнования, словом, принуждают нас ко всем тем раздражающим образчикам поведения, которые Фридрих Теодор Фишер[158] приписывал «проказливости объекта»[159]. Это действующие лица наших сновидений, которым мы так бессильно противостоим; это эльфы, столь показательно описанные в датском фольклоре – в сказке о