Я тебя никогда не забуду - Анна и Сергей Литвиновы

Словом, она меня берегла.

Но порой мне приходили в голову самые мрачные подозрения и предположения. Она может оказаться замужем – все бывает. Или, допустим, иметь ребенка. Или в ее семье кто-то страдает постыдной болезнью (к примеру, брат-даун). Или у нее родители-алкоголики. Или – злобные тираны? А может, она в каком-нибудь бараке живет и стесняется этого (хотя чего уж тут стыдиться – у нас полстраны в бараках до сих пор живет).

Не исключалось и самое очевидное: сейчас она поступила со мной так же, как я с надоевшими мне кадрами: просто тихо исчезла. Но я гнал от себя это подозрение: очень уж ласково прижималась она ко мне в тот вечер, когда я ее провожал; очень уж светились ее глаза, когда мы прощались на перроне… И тут приходили в голову мысли совсем черные: с нею что-то случилось. Мало ли что может произойти с хорошенькой девушкой, которая возвращается в темноте одна на электричке!

Я для себя решил: как бы то ни было – отыщу ее. Пусть и узнаю самую горькую правду – но я должен все услышать от нее.

Благодаря летней встрече с подружкой Надей я помнил название городка, где проживала Наташа. И в ближайший свой ДСЗ (ДСЗ – так, благодаря советской любви к аббревиатурам, назывался у нас «день самостоятельных занятий») я отправился в З***. Даже проснулся, не по обычаям своего студенческого выходного, пораньше, чтобы успеть на электричку до перерыва.

Я сошел с поезда и, перейдя по переходу над путями, очутился на патриархальной главной площади городка.

Ровно полдень. Прохладная, тихая, солнечная осень.

В скверике дымились стожки последних листьев. На модерновое здание райкома-райсовета с добрым прищуром глядел металлический Ленин. Молодые мамы величественно катили через площадь коляски. В гастроном шмыгали бабки, надеясь поживиться съедобным дефицитом.

Площадь имени (разумеется) Ленина плавно перетекала в площадь базарную. В горклубе сегодня обещали кинофильм «Родня», режиссер – Н.Михалков. В монстре, нарисованном на афише, лишь с огромным усилием можно было признать Нонну Мордюкову. «Вот бы найти Наташу и отправиться вечером вместе в кино!»

Киоск горсправки, робко притулившийся подле входа на рынок, рядом с чисткой обуви и «Союзпечатью», оказался закрыт. Объявление гласило: «Обед с 12 до 13.30». Оставалось только позавидовать тетеньке, работающей на справочной ниве, в чьей власти было удлинять перерывы и укорачивать время собственной работы.

Я опросил ее коллег по киоскам. Продавщицы газет и шнурков с утра все-таки видели свою справочную товарку. Оставалось надеяться, что она уложится в перерыв, установленный ею же для самой себя, и я смогу, хотя бы и полтора часа спустя, приникнуть к истокам знаний о людях города З***.

А пока – что оставалось делать! – я отправился шляться. Ритм жизни З*** был, по сравнению с Москвой, умиротворяюще медлителен.

Как мог в восемьдесят первом году скоротать время гость провинциального городка? Первый киносеанс в клубе – только вечером. Ну, разумеется, можно было найти пивную или рюмочную. Или распить бутылку на троих. Впрочем, алкогольные варианты исключались ввиду того, что вскорости мне, возможно, предстояло общение с Наташей или с ее родителями. Оставалось бродить по улицам. Я решил совместить приятное с полезным – не просто дышать воздухом, но и попытаться разыскать культурное местечко. Если я найду Наташу – куда же мы с ней завьемся?

Мне вспомнился мой товарищ Володька – он был старше меня и значительно циничней (он тоже являлся поэтом, и познакомились мы на заседаниях литобъединения). Он утверждал, что степень цивилизованности города определяется временем, которое потребно на то, чтобы выпить чашку кофе. Володя счастливо трудился на ниве изучения международного коммунистического и рабочего движения и уже побывал в ГДР и Чехословакии. Будучи хоть и социалистическими, эти страны народной демократии далеко продвинулись по пути цивилизации: для того, чтобы припасть к кофейному источнику, как рассказывал мой товарищ, там требовалось не более пяти, максимум семи минут. А в Париже, сказывали, и трех минут до ближайшего бистро хватит. Впрочем, Париж, как и Лондон с Римом, для меня был тогда еще недоступней, чем Луна или царствие небесное…

И вот поди ж! Давно мы не поддерживаем отношений с Володькой. Не ведаю я, где он, что с ним, как сложилась его судьба на ниве мирового коммунистического движения и стихосложения. А вот его «закон цивилизованности» помнится все эти годы. Я и до того момента, как залететь в З***, и после немало поездил по Союзу. Побывал и «в отечественной загранице» – гордых прибалтийских советских республиках. В Риге, Таллине, Вильнюсе кофейный коэффициент колебался в районе десяти минут. Следом шла колыбель революции: город на Неве мог достаточно быстро осчастливить не только кофе (в основном с молоком из титана), но и пончиками (которые ленинградцы, по странному капризу, называли «пышками»). В нашей Златоглавой и Первопрестольной на поиски чашки бодрящего напитка приходилось потратить минут двадцать – если, конечно, тебя не покусает официантка из-за столь скромного и безалкогольного заказа…

Вспоминалось также, как я тщетно разыскивал эспрессо в Выборге в самом начале девяностых и как ради сего зелья нашей киногруппе в восемьдесят девятом дали в Омске черную «Волгу» и мы безуспешно объехали весь город…

Подмосковный З*** тоже явно находился в стороне от торных троп цивилизации. Единственный бодрящий напиток, что я обнаружил в рейде по городку, был кофе с молоком, который разливала из титана гигантская тетя в грязноватом халате в безымянной чайной. Там пахло мокрыми тряпками, хлоркой и почему-то паленой шерстью. Даже самый острый голод не заставил бы меня там обедать – а ведь студенческие столовки приучили меня ко многому.

Между прочим: если взять все тот же «кофейный индекс», можно ли утверждать, что нынче Расея выбилась в цивилизованные государства? Ведь теперь и трех минут не проищешь (я говорю о Москве): р-раз, и присел на диванчик – а к тебе уже мчится разлюбезная официантка… Но многие ли мои соотечественники могут позволить себе чашечку такого кофе? Мои родители – нет, и другие пенсионеры – тоже нет, и учителя… И уж конечно, не гастарбайтеры…. Не инженеры, не заводские рабочие, не охранники, не водители автобусов и «Газелей», не машинисты электричек и метро… Лишь узкий круг тех, кто припал к нефтяному и газовому крану, а также кормящиеся подле (как рыбки у пасти акул) чиновники, банкиры, пиарщики, журналисты… И если вы спросите меня: какое мне время больше нравится: сейчас или тогда? Я отвечу (подобно вождю, объяснявшему, какой уклон лучше, правый или левый): обе эпохи плохи. Хотя у прошлого есть несомненный бонус: тогда я был молодым…

И вот в конце октября восемьдесят первого я, в ожидании горсправки, обошел весь патриархальный городок З***. Ни продуктовый магазин, ни промтоварный, ни (что огорчительнее) книжный не смогли меня порадовать никаким дефицитом. Все та же ливерная колбаса, «спички зажигательные», ботинки-утюги и трилогия Л.И.Брежнева. Наконец без четверти два открылось справочное бюро, а еще через минуту я стал обладателем заветного бланка, где крупным и ясным учительским почерком значилось: Рыжова Н.И. – улица Либкнехта, 25, кв.2. Я спросил тетеньку, явно проникшуюся ко мне, такому молодому и столичному, кто еще прописан по данному адресу? Поколебавшись, она таки ответила: мужчин там нет ни одного, зато есть две женщины: Рыжова А.Я., тридцать пятого года рождения, и Кораблева В.Г., одна тысяча девятьсот десятого. То есть, перевел я для себя, Наташа проживает без отца, с мамой и бабушкой – той самой строгой бабушкой казацких или дворянских кровей. Затем скучающая сорокалетняя девушка (думаю, я был за весь день ее единственным клиентом) подсказала мне, как найти улицу Либкнехта: «Недалеко, две остановки на автобусе, но он редко ходит, лучше пешком».