День курсанта - Вячеслав Миронов

Завтрак, развод батальона на занятия.

Полковник Абрамов скомандовал, чтобы батальон построился в каре — буквой «П». Такого раньше не было. Потом поняли, чтобы все видели. На середину строя вывели двух курсантов сорок четвертой роты. Абрамов зачитал приказ начальника училища об отчислении двух курсантов за самовольную отлучку и недостойное поведение, позорящее высокое звание советского курсанта. Также одним из пунктов в приказе было указано, сообщить в военкомат по месту жительства о недостойном поведении.

Во время чтения приказа весь батальон стоял на вытяжку по команде «смирно».

К провинившимся, уже бывшим курсантам, подошел замполит батальона, достал из кармана брюк перочинный нож и… начал срезать погоны у самоходчиков.

Над плацем стояла мертвая тишина. Было слышно, как в кустах какая-то пичуга чирикала. И было слышно, как плохо наточенный нож не резал, а рвал нитки на погонах, они трещали и плохо поддавались. На совесть, крепко были пришиты. Старались парни. Старались… И так все просрали…

И все понимали, то, что сейчас происходит — это величайший позор. Когда вот так, перед строем с тебя срезают погоны, тем самым, говоря, что ты недостоин быть среди нас. Недостоин воинского братства. Не знаю как у моих товарищей, но у меня пот бежал по спине от волнения.

Вот неспешно замполит закончил срезать первый погон. У курсанта катились слезы по щекам. Он не вытирал их, стоял по стойке «смирно» и смотрел куда-то вверх через головы строя.

У второго погоны были не так крепко пришиты, замполит сделал иначе, он подрезал погон у ворота, а затем, засунув пальцы под него, резким движением рванул его… С треском погон оторвался. Парень не плакал, кривил губы, держался… Второй погон тоже также был оторван.

Страшно. Позорище!

Замполит в полной тишине приказал уже бывшим курсантам:

— Бегом марш на склад! Сдать форму и незамедлительно убыть вон из училища, которого вы недостойны!

И они бегом покинули плац.

Все были подавлены, раздавлены увиденным. Чудовищно. Не дай Бог через такое пройти.

До конца дня мы только обсуждали увиденное. И даже проблемы со старшиной отошли на второй план. Не дай Бог пройти через такое унижение!

И как-то все сразу поняли, какая это высокая честь — быть курсантом.

На следующий день на большом разводе батальона полковник Абрамов представил нам нашего постоянного командира батальона. Подполковник Старун Василий Иванович.

За свое имя и отчество он сразу получил кличку в батальоне «Чапаев» или «Чапай».

Он был полной противоположностью полковнику Абрамову, к которому мы успели привыкнуть. Если Абрамов был сухощав, лицо обветренное, все в глубоких морщинах, лицо, задубевшее на морозе и ветрах, казалось, что на сапогах кожа была нежнее, чем у старого полковника на лице.

Старун был грузен. Массивное тело, большие кисти рук, икры были настолько крупные, что сапоги были собраны в гармошку, и слегка надрезаны сзади по шву, чтобы могли налезть на его ножища.

И хоть ростом он не дотягивал до метра восьмидесяти, размер сапог у него был, наверное, такой же, как и у меня — сорок пятый. Несколько негармонично смотрелись огромные сапоги с голенищами, собранными у щиколоток и огромными головками сапог.

На нижнем веке левого глаза нового комбата был какой-то нарост, он не мешал ему смотреть, но поначалу привлекал к себе внимание.

Комбат только что закончил военную академию связи имени великого связиста Буденного. Мой отец также в свое время закончил ее.

Но комбат был уникален в своем роде. Не слыхал до этого, ни после. Он очно закончил с золотой медалью инженерный факультет академии и параллельно — заочно командный факультет этой же академии. И не просто закончил, а с красным дипломом. По идее он мог носить два академических значка. Уже то, что он сделал, вызывало уважение.

Сразу же комбат стал «закручивать» гайки. И не так мы ходим строевым шагом, не так отдаем честь, не так отвечаем на вопросы. Офицерам тоже доставалось по полной. Они, понятно, с нами не обсуждали это, но чувствовалось.

Даже Тропин подстригся, его грива уже не топорщилась сзади. Баров на построении уже не носил фуражку так, что козырек закрывал глаза. А Вертков стал затягивать ремень портупеи почти до конца.

У нового комбата была привычка курить. Не просто курить, а много курить. Даже не просто много курить, а чудовищно много. И казалось, он был всеяден. Вернее всекурящий. В основном он курил болгарские сигареты «ТУ-134», но часто видели его и с папиросой.

Сам я часто менял сигареты. Все зависело от количества денег в кармане. Но то, что в училище быстро перешел с сигарет с фильтром на сигареты без фильтра — факт.

Когда был студентом, подрабатывал разгрузкой вагонов, деньги в кармане водились, изредка покупал себе и «Мальборо», «Кэмел». Они стоили полтора рубля! В основном болгарские по тридцать пять копеек. Когда и у отца воровал «Столичные» по сорок пять копеек. Эх, было время! Казалось, что это так далеко было. Очень давно, а не пару месяцев назад. Сейчас, если были деньги — «Астра», «Прима», а когда денег не было — «голубая смерть» — «Дымок».

Потому что всегда бегали, что просто на физо, что перемещались по территории. И вне зависимости от погоды, сигареты промокали. Великая армейская смекалка подсказала, что делать. На помойке нашли полупустые аптечки армейские «АИ-2» (аптечка индивидуальная), какие-то таблетки там были, вытряхнули их. Футляры, в которые упакованы эти таблетки — в карманы, пока не знаю, но могут пригодиться. Внутри оранжевых футляров выламываются перегородки и туда вставляются сигареты. А чтобы они не промокали от конденсата или пота, туда укладывалась ватка. Она впитывает влагу. Иногда вата промокала сильно или выпадала, когда небрежно открывал импровизированный портсигар, укладывалась новая ватка. Где ее взять? Либо из подушки, либо из матраса.

Также прикупил мундштук. Для чего? Чтобы табак в рот не лез. Поначалу делали так, размял сигарету, прикурил от спички, затушил спичку, отламываешь кусочек от нее и вставляешь в сигарету, распираешь табак, и он не лезет в рот.

Мундштук также хорош и в другом случае, когда нет денег или в выходной день магазин закрыт, или по дурости старшины «бегом-отставить», или еще чего не удается сбегать в «лавку», сигарет нет. И «стрельнуть» не у кого, то идешь в курилку и… начинаешь курить «БТ». Нет, не дорогущие болгарские сигареты «Булгар табак», а «бычки тротуарные». Всегда в курилке есть чинарики. Небольшие. Маленькие. Большие аккуратно притушишь и спрячешь за отворот пилотки, либо обратно уберешь в пачку или портсигар, чтобы потом его «прикончить», когда поступит команда «перекур». Таких бычков не бывает в природе. Вернее, такие окурки есть. Где-то там — за забором, очень далеко, на гражданке. На остановке автобусной всегда есть о-о-о-огромные чинарики. Это когда ждешь-ждешь автобус, а его все нет и нет. И вот когда ты в отчаянии закуриваешь, и по закону подлости, идет твой автобус. И ты выбрасываешь огромный «бычок». Просто великолепнейший экземпляр! Почти целая сигарета! Ее курить и курить, а ты ее с сожалением выбрасываешь. А что делать — надо ехать на автобусе! Эх, мне бы этот чинарик сейчас!