Чилийский поэт - Алехандро Самбра

концов, занятия у него, как и почти все в жизни, получались лучше, когда он импровизировал. Вместо этого он решил сочинить письмо, чтобы вручить его или прочесть Висенте:

«Время загоняет нас в угол. Время нас утолщает, наносит нам морщины, делает волосы седыми и приставляет нам костыли. Мы не можем его ни остановить, ни замедлить, ни ускорить. И все же повторение учебного года каким-то образом сдерживает течение времени: замораживает его, на какой-то миг обманывает будущее и смерть.

В этом случае быстро, но не торопясь, мы снова проходим знакомые предметы. И наконец-то можем замедлить темп: поразмыслить, в чем-то засомневаться, копнуть глубже, посмеяться над нашими ошибками и исправить их. Повторяя прошедшее, мы можем двигаться в собственном темпе, готовые заблудиться, сбиться с пути. Преодолевая страх.

Сюжет нам уже известен. Экзаменационные вопросы возникают в нашей памяти, как приятные популярные мелодии. Песни эти нам не по нраву, зато мы знаем их слова. Мы с сочувствием смотрим на учителей, великодушно посещая их уроки, потому что они тоже остались на второй год, что стало нам известно лишь теперь. Мы, второгодники, теряем ненавистную тревогу за достижение успеха. Неудача придает нам благородства и радости.

Почти не осознавая этого, мы делаем все немного лучше. Или принимаем решение опять ошибиться, поскольку можем повторять пройденное снова и снова. Мы завоевали свободу вести одну и ту же игру до пресыщения, до опьянения от счастья. Из обычных слов мы слагаем стихи, которые никто не способен понять, даже мы сами, но тысячу раз читаем их вслух и тысячу раз испытываем одинаково восхитительное удовольствие.

А те, кто пошли дальше – покладистые, послушные жертвы, – с завистью смотрят на нас на переменах, потому что знают: они проявили недостаточно мудрости, упустив бесценный шанс второгодничества. Они безвольно, безвозвратно и наивно отдались глупой игре с секундомером и постоянной озабоченностью. Зато второгодники существуют в ином времени – сказочном и необычном».

Письмо вызвало восторг у Карлы. Правда, она возразила, конечно, против слов «мы можем повторять пройденное снова и снова». Гонсало согласился и, в конце концов, решил не показывать письмо мальчику. Только тогда до него дошло, что новая встреча с Карлой девять лет спустя почти во всех отношениях стала повторением пройденного. Поздней ночью он сказал ей это, когда они, полупьяные, в сотый раз занимались «истязанием» друг друга в постели и хотели бы делать это снова и снова бесконечно. Гонсало и Карла были готовы к вечному повторению жизни, которая, особенно в такие ночи, завораживала их: одурманенные сексом, взбодренные дружным смехом, они смаковали даже путаницу слов, как будто только что выучили их: «ритуал», «рутина», «ритм», «ратовать».

Со временем шум дней теряется, и становится трудно припомнить, как звучала повседневная жизнь, какой была тишина и каким – набор звуков, включавших фоновые: чихание, кашель, вздохи и зевание, рев мчащихся мимо легковых и грузовых автомобилей, возгласы уличных торговцев и проповедников, причудливый гул холодильника, вопли сирен в отдалении, сигналы противоугонных устройств и трели подражающих им птиц, насвистывание или напевы мелодий, стук дверей и даже слова и фразы, не способные соперничать с тишиной. Например, каждый разговаривает сам с собой, но этого никогда не показывают в фильмах. Ведь в кино говорящий в одиночестве выглядит отталкивающе. Разумеется, все ведут беседы с собой, однако если они увидят в фильме подобное, то могут возмутиться и уйти посреди сеанса, вернуться домой, чтобы сказать вслух самому себе: какой же дрянной фильм.

Понятно, что Гонсало, Карла и Висенте много общались друг с другом, но также и говорили сами с собой: Гонсало – с экраном компьютера, зеркалом, скороваркой и всевозможными электроприборами; Карла беседовала с зеркалом, растениями и с пустотой, а Висенте ни с кем не разговаривал, хотя в это время казалось, что он общается с кошкой. Все трое они всегда беседовали с кошкой, но это не то, что разговаривать с самим собой. И все трое четко замечали, когда другие говорят сами с собой, поэтому никаких недоразумений не возникало, ибо даже не требовалось уточнять, что они общаются сами с собой. Должно быть, именно это имеется в виду, когда упоминают счастливые семьи.

Гонсало и Карла курили всегда во дворе. Перегоревшие лампочки и севшие батарейки в пультах заменяли немедленно. Подчинялись сигналам светофора. Порой использовали зубочистки.

Всегда покупали корицу и чесночный порошок. Обычно у них были изжога, сомнения и надежды.

Они всегда наполняли лотки для льда сразу после использования. Чаще готовили омлет, иногда яйца вкрутую, но никогда – яичницу или яйца всмятку.

Всегда покупали булочки-марракеты, отщипывали от них кусочки и иногда пуляли ими друг в друга.

Они меняли простыни и ожидания. Иногда играли в карты и домино, а то и изображали тени с помощью пальцев. Они никогда не делали дефрагментацию компьютерного жесткого диска. Так и не убрали вовремя листья из водосточных желобов. Ни разу не заснули с включенным телевизором.

Гонсало обычно ходил на стадион с Висенте, иногда и с Карлой, на матчи команды «Коло-Коло», которая в то время часто побеждала, прекрасно играла и изредка даже громила соперников.

Гонсало и Карла ходили на митинги протеста, бывало и в сопровождении Висенте, который там орал и радовался сильнее всех.

Обычно Карла и Гонсало спали в обнимку. Как правило, занимались сексом четыре раза в неделю, а ребенок, который еще недавно спускался из детской, чтобы улечься в их кровати, перестал это делать.

Карла обычно предпочитала быть сверху, и, как правило, у нее были оргазмы, больше одного, а иногда и больше двух. Всегда после сеансов любви она отправлялась в ванную. Время от времени Гонсало имел Карлу и в попу.

Карла обычно делала ему минет утром, когда они возвращались из школы, проводив Висенте, и у них оставалось полчасика до отъезда на работу. При этом она обычно глотала сперму, а иногда ей нравилось получать ее в лицо, и тогда она утверждала, умирая от смеха, что это полезно для кожи.

Обычно Карла надеялась, что доживет до ста лет, чувствуя какую-то несокрушимость, однако изредка ловила себя на мысли о смерти.

Вообще-то она полагала, что если все-таки умрет раньше, то Гонсало продолжит жить с Висенте. Гонсало тоже так думал.

Иногда они обсуждали возможность завести общего ребенка, обычно эту тему затрагивал Гонсало. «Хотелось бы еще одного сына», – привычно говорил он, иногда называя его «моим собственным сыном».

Вообще-то Карла думала, что если Гонсало умрет, она проведет несколько лет в трауре и одиночестве, а потом вновь выстроит свою жизнь с кем-то другим.

Обычно Карла напрочь забывала, что Гонсало – не отец Висенте.