Теория описавшегося мальчика - Дмитрий Липскеров

— Ты уже ксилофон!

— Подожди! Я стану ксилофоном! Лучшим на этой планете! Во мне сокрыты звуки веры! И мы будем нести эту светлую гармонию по миру, распространяя ее как можно увереннее и ретиво! Ты будешь играть на мне и стараться развивать свои навыки ксилофонистки трудолюбиво.

— Иван!.. — теперь она была совершенно счастлива. — Я обещаю, что…

— Я знаю… Нам необходим импресарио. Он будет обеспечивать нам концерты.

— Я сама могу попробовать!

— Ты будешь только играть! Ничего более от тебя не требуется! Мы будем давать концерты по маленьким городам и селам. Там еще сохранились люди, способные слышать музыку веры.

— Хорошо-хорошо! Но чтобы найти хорошего импресарио, необходимо ездить по большим городам. Если он не увидит заработка, то откажется работать!

— Мы его заинтересуем, поверь мне! Выбирай лучшего из лучших, а когда мое перерождение закончится, я стану менять мир!

Он закрыл глаза и тотчас заснул. Во сне лицо его разгладилось и стало похоже на лик — светлое, открытое.

Перед тем как заснуть здесь же, на ковре подле него, Настя поняла свое предназначение. Он — Бог, а она — его апостол.

Яков Михайлович сидел в кресле нога на ногу. Та, которая сверху, тряслась, и с нее то и дело соскальзывал тапок. Викентий всякий раз наклонялся к паркету и водружал обувь на место.

— Мы должны ее вернуть! — прошипел психиатр. — Непременно! Чего бы нам это ни стоило!

— Вернем! — пообещал Викентий и потер кончик носа. У него начиналась простуда и чесалось в ноздрях. — Сожжем этот ксилофон к чертовой матери!

— Смотри, как бы тебя в зоопарк не запрятали! Ишь, мыслитель.

— Я могу и обидеться! — предупредил человек-дятел.

— Да и хрен с тобой! Ты и так Богом обиженный!

— Пап, тебе прямо доставляет удовольствие унижать меня! — чихнул.

— Гораздо больше удовольствия я бы получал, если бы мог гордиться тобой!

— Я тоже тобой не горжусь, — признался Викентий. — Но я тебя люблю! Ты мой отец.

Нога Якова Михайловича перестала трястись. Он махнул рукой, призывая Викентия к себе. Обнял, прижав к плечу:

— И я тебя люблю, сынок!

Несколько секунд они провели как отец и сын, затем Яков Михайлович отстранился:

— Заразишь еще!.. У нас совершенно ничего не осталось! У нас ничего нет! Единственная ценность похищена. Мы лузеры! Я самый великий неудачник в мире! А ты сын самого великого неудачника. И ты птица!.. Одно радует — что ты дятел из Красной книги! — Он захохотал, но быстро прекратил. Вероятно, эта шутка повторялась часто.

— Пап, я умею летать! И это так много, что мне в жизни более ничего не надо. Огромное синее небо, лес и мои дети! Я в порядке, пап.

Психиатр раскурил сигару, замычал в бессильном отчаянии.

— У меня сорок три внука! — констатировал. — И все — дятлы из Красной книги.

— Простые дятлы живут коротко, — добавил Викентий. — У тебя даже праправнуки есть.

Яков Михайлович выругался:

— Я больше не хочу об этом. Достаточно того, что я ежемесячно закупаю семян на бешеные деньги!.. И потом, сейчас главное — вернуть раритет! И ты со своими крыльями в этом деле главный помощник. Привлеки к этой семейной надобности свое многочисленное потомство.

— Можешь не сомневаться, — заверил Викентий. — Они сделают все что нужно.

— В общем, так: любой ценой мы возвращаем пластинку! Я ради нее пойду на все! А, черт с ним, понадобится — мы не только сожжем ксилофон, но и будем пытать его сущность. Уж в знании химии я профессионал. Жаль, за это мало платят.

— Я с тобой, отец, — подтвердил Викентий.

— Надеюсь, они не догадываются, что на самом деле представляет собой эта пластинка! Господи, помилуй!.. Тьфу!

— Да уж…

Викентий посмотрел на часы, грустно вздохнул и быстро разделся донага. Он лег прямо на пол, лицом вниз, заложив руки за спину. Его тело очень быстро сократилось в размерах, сопровождаясь хрустом костей, а затем покрылось перьями. Вероятно, перерождение человеческого носа в клюв было для Викентия мучительным, так как из горла раздался сдавленный клекот, а на полу появились капли крови… А потом все внезапно закончилось. Красноголовый дятел оттолкнулся от пола и взлетел на шкаф. Наверху он поточил о резную верхушку клюв и уставился на Якова Михайловича. Вертел головой в разные стороны, но круглых глаз с человека не сводил.

Психиатр выбрался из кресла, прошел к окну и, открыв форточку, дал рукой отмашку:

— Проваливай! И не забудь, что воронам тоже есть надо!

Большая птица оттолкнулась лапами от шкафа и выпорхнула в небеса.

Ивану понадобилось две недели, чтобы полностью трансформироваться в ксилофон. Столько физических мучений испытал он, что возьмись Настя описывать их литературно или просто информативно, сие было бы невозможно. Она, находившаяся подле все эти тяжкие времена, осунулась, сопереживая не только душевно, но почти физически. Каждые пять минут она протирала немецкой полиролью растягивающиеся деревянные поверхности карельской березы. А когда появились нотные бруски, заменившие на спине позвонки, Настя гладила их подушечками пальцев нежно. И прикосновения было достаточно, чтобы появлялся звук, пусть тихий, но божественный, как будто крутишь пальчиком по окаемке богемской хрустальной вазы.

Перерождение свое Иван переносил стойко, как и подобает сильному мужчине, осознающему свою миссию. Ему, несомненно, приходилось очень больно, лицо его было бледным, как у Пьеро, жилка на виске даже не стучала, а тряслась, особенно когда вылезали из спины бруски, прорывая кожный покров. В какой-то момент Настя испугалась, что Иван не выдержит муку и умрет при ней, на ее глазах. Но он вновь заговорил:

— Не сомневайся во мне! Мне так сложнее!

— Я не буду… — Слезы текли по ее красивому лицу. Она склонялась к его голове, которая располагалась почти у самого пола, закрученная под основание ксилофона, прикасалась своей мокрой щекой к его щеке — бородатой, как у дикаря, он слизывал ее слезы. Она понимала, что он ее любит…

— Необходимо заказать чехол для ксилофона, особенный, — наставлял он. — Есть вещи, которые так и останутся не подверженными изменениям. Голова, руки и первопричинное место…

Настя проводила замеры с помощью бабушкиного сантиметра и сделала практически профессиональный чертеж.

Иван просил, чтобы в конструкции превалировала натуральная кожа, подбитая мехом, так как, несмотря на свою деревянную основу, он все равно мерз: вероятно, в карельской березе сохранилась нервная система.

Последние недели она спала коротко и тревожно. А в одну из ночей, под самое утро, что-то заставило ее проснуться и посмотреть в сторону окна. В лучах восходящего солнца она увидела стаю больших красноголовых дятлов. Дятлы летели словно волнами. Взмахивали крыльями, набирали высоту, потом пикировали вниз, потом вновь вставали на мощь крыла… Она никогда не видела столько дятлов вместе. Одна из птиц отделилась от стаи и повернула в сторону окна Насти. Ей показалось, что сейчас дятел булыжником пробьет стекло и окажется в квартире. Но птица успела затормозить в воздухе и махала крыльями, оставаясь почти на месте. Дятел глядел на лежащую в кровати Настю и, открыв клюв, делал острым язычком непристойные для птицы движения.