Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин

Эльбрус подо мною… И часто вы здесь бываете?[18]

И все-таки только здесь, стоя мурашкой на этой вершине под распахнутым небом, и начинаешь по-настоящему радоваться жизни. А потом возвращаться домой и разглядывать улиток в траве. Гадать, как называются эти цветы. Вслушиваться в случайные фразы людей: «И куда ты все время торопишься?» Покупать семнадцатилетним симпатичным толстушкам французские пирожные и задумываться о том, почему ты за всю жизнь не соблазнил ни одной неуклюжей долговязой девчонки. И рассказывать им про тот мир. Куда уходит все, что умирает здесь, – и наоборот.

Разними свой мозг на половинки, это несложно. Зависни между мирами и любуйся, как красиво и мудро устроена твоя жизнь:

И когда ты действительно поймешь: те, кто ушел, уже не вернутся – и начнешь говорить с ними вот так же, как ты говоришь с нами всеми, – они наконец оживут. Чтобы оберегать тебя и после смерти.

«Подобное понимание мира не могло не сказаться на законах японского искусства», – пишет Татьяна Григорьева в статье «Путь японской культуры» и цитирует писателя Дзюнъитиро Танидзаки (1886—1965) из его «Заметок об искусстве»:

«Совершенная композиция предполагает такую согласованность, такую связь внутри произведения, что, когда тянешь за собой одну нить, мгновенно находишь отклик в целом… Когда я говорю «композиция», возможно, возникает мысль о статичном состоянии, о неподвижной форме. Но это не форма, а сила, вернее, равновесие сил, напряженных до предела»72.

Или – половинок нашего мозга, изо всех сил думающих в противоположные стороны.

Эх, сидеть бы с тобой сейчас бок о бок у маленького ночного костра на морском берегу. С бутылкой «Ахашени», пачкой сигарет, и чтобы волны шелестели. И слушать, как ты задумчиво рассказываешь мне, что человек взрослеет, что хочет он того или нет, а набирается опыта, теряет наивность и невинность. А это почище снега и ветра и трогает всех, вне зависимости от времени и места…

О том, что у тебя есть сестра, которой двадцать три года. И кто-то там еще восемнадцати лет. И несколько мелких романов с теми, кто намного младше тебя, с ними ты тоже общаешься. И все они, конечно же, говорят нормальным, правильным, вполне литературным языком. Ты призываешь посмотреть на тиражи книг сегодняшнего дня, на то, что читает молодежь. Дескать, это нам не Доценко какой-нибудь, которого читают лысые дяденьки и варикозные тетеньки. Молодежь читает не кого-нибудь, а Мураками. Нет, конечно, Мураками не есть твой любимый писатель, но он, безусловно, писатель не вульгарный. Он, безусловно, писатель не примитивный. Все их любимые писатели – Перес-Реверте, Мураками, Пелевин, ну да, все, что называется модным романом, все, что хорошо продается, причем не только в Москве и Петербурге, а по всей стране, – довольно-таки культурная литература. Очень хорошо сделанная, с большим объемом цивилизационной информации, заложенной внутри, даже не проявленной, а просто внутри нее существующей, отзвуками, отсветами. Что на сегодняшний день и является молодежной литературой.

Ты удивляешься: мол, с одной стороны, они читают Мураками и слушают хорошую западную музыку – вон какие концерты стали привозить сюда и сколько они собирают народу. А с другой стороны, получается, что мы же сами и хотим, чтобы они у нас выглядели дикими, примитивными, тупо разговаривали. Ты знаешь, кто ходит на концерты Маши Распутиной? Нет, ни в коем случае не молодежь. Молодежь составляет в лучшем случае двадцать процентов зала. Молодежь ломится на какого-нибудь там Моби. Или если говорить о русской музыке – молодежь ходит на «Мумий-Тролля». На Земфиру, да. То есть на самом деле они действительно свободны, они действительно другие…

Еще вина? Да ты не бойся, здесь не укачивает.

P. S. Спасибо за «Столицу». Вся старенькая подшивка, что от тебя осталась, давно расползлась по городам и весям Хонсю.

* * *

Бесполезная информация:

В «Песне ветра» герои для сообщения между собой пишут 2 письма, 30 раз говорят по телефону и ни разу не пользуются компьютером.

В «Пинболе» герои писем не пишут, 43 раза говорят по телефону и ни разу не выходят на связь по компьютеру.

В «Хрониках Заводной Птицы» – 98 писем, 285 звонков и 48 случаев общения по компьютеру.

С 1970 по 2000 г. средний возраст читателей Мураками в Японии – около 30 лет – практически не изменился.