Первый день вечности - Александр Уралов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не более трёх-четырёх человек.
— Много! Понял?
— Так точно!
— Так… этот вариант можете сразу засунуть, сами знаете — куда. Дальше!
— План "Территория". Информационная поддержка…
— Ну, мальчики-девочки, — сказала вдруг рыжая Оксана-вторая, — теперь у нас есть своё телевидение и своя армия. Может, революцию устроим? Тем более что и водка у нас есть.
— Водка — главный двигатель революции! — пробормотала Яна.
— Будем штурмовать наш, свердловский Белый дом, — загорелся, осоловевший было, Кирилл. — Антону Александровичу флаг сошьём… из Пашкиной рубашки. И — вперёд, ура! За Басова, за родину, за демократию!
— Будешь, Антон, у нас первым президентом Уральской республики, — поддержал Андрей, ожесточённо почёсывая кисть руки, — Чёрт, от нервов, что ли? Учесался весь…
— А я, господа, буду первой леди, — вставила Инна и сделала гримаску, ясно говорящую: "Все вы тут от жары и страха чокнулись!". Народ загалдел. Солдатики испуганно моргали. Всё вдруг приобрело оттенок какого-то весёлого безумия.
— Я уже женат! — отбивался Антон.
— Ну и что? Я буду премьер-министром, как Маргарет Тэтчер! — кокетливо хлопала глазами Инна.
— А жену оставь себе, пусть дома… ой!.. в смысле, в резиденции твоей, пыль вытирает и пироги стряпает!..
— Домашние пироги для послов иностранных…
— А губернатора нашего — на пенсию!
— Швейцаром!
— Сторожем резиденции… его же… бывшей!
— Нельзя, мальчики, это жестоко.
— Инна пусть у нас иностранными делами заведует, у неё по языкам в школе одни пятёрки были…
— Андрюху — министром пропаганды!
— Ой, девки-и-и! Чур, я по делам молодёжи! Буду по мальчикам бегать…
— Лёньку-Москвича фельдмаршалом назначим, пусть с тюменскими воюет… за нефтяные и газовые месторождения! А Мустафу — к туркменбаши — послом!
— Вован, хочешь возглавить тайную полицию?
— Ну-ну… — это встряла по громкой связи Светка, — он нас всех пересажает. А меня — пытать будет, садист!
— Ар-р-ристократов — на фонарь! Термидор! Долой десять министров-капиталистов!
- "… в белом венчике из роз впереди — Иисус Христос…"
— Тарас, у тебя бородка под Иисуса. Надо только розы… и вперёд.
— Янка, стрелять умеешь? Поддержишь нас огнём и пером…
- "Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо!" Огонь себе сами обеспечивайте, я громких звуков не люблю.
- "Перо" — это у Маяковского ножик что ли?
— Веллер говорит, что так оно и есть.
— Всё, порешили! Антон, пиши первую Конституцию — пункт первый — все бабы объявляются народным достоянием! — перекрикивал шум Кирилл Деревнёв. — Спорные экземпляры разыгрываются по жребию!
— А мужиков — всех после тридцати — кастрировать! — взвизгнула с восторгом Оксанка. — Тогда они будут дома сидеть и налево не бегать!
— Дура-баба! На фига он тогда нужен?
— А пусть по хозяйству возится…
— А мы — себе — ещё неохваченных брать будем!.. Этих… не порченных… некастрированных ещё!
— Мужики! Грудью встанем на защиту собственного достоинства! Мужская гордость — дороже всего!
— Ой, тоже мне, "гордость" нашли… стручочки! А, вот, говорят, в Африке — гордость, так гордость!
— Ну, и мотай в свою Африку… — неожиданно окрысился Нестор Махно.
— Нефиг белую расу разбавлять! — поддержал его друг Лекс сквозь общий хохот.
— Между прочим, — задумчиво сказал Андрей, — любопытная мне в голову мысль пришла. Взять, и принять такой закон, чтобы в правительстве и в парламенте было строго больше половины женщин. Ну… ну, скажем, 51 процент, не менее. Для большинства голосов.
Девицы тут же подняли визг, мол, ура, правильно, в точку, так и надо!
— Самое ехидное насекомое на свете есть — женщина! — процитировал Кирилл Деревнёв. — Русская классика, Антон Павлович Чехов. Ты чего, Андрей, матриархату захотел?
— Смешно, но я думаю, что если бы женщины всем командовали, было бы гораздо меньше войн. Охота ей своих детей на войну отправлять? Столько с ними возни — вырасти, выкорми и… здрасьте, пожалте на бойню! Не-е-е… бабы нам всем бы зенки выцарапали, а никакой войны не допустили… А вот мы, мужики, — нас хлебом не корми, дай только вволю кулаками помахать.
— Правильно! — вдруг пискнул Пашка и страшно покраснел, уткнувшись носом в бутерброд.
— Да! Есть в этом смысл! — неожиданно встал на сторону Нулина депутат Антон. — Только, ведь и женщины разные бывают…
— Ага, Матвиенко, например, — подал вдруг реплику Москвич.
— Мне она тоже поначалу импонировала. Мужик в юбке, — вздохнул Тарас.
— Зато — верная дочь партии и правительства, — назидательно поднял палец Кирилл. — Мужики, сами справимся!.. Нет, лично я — не против… процентов пять-семь сажаем в парламент — пусть заседают…
Возмущённый гвалт заглушил Кирилла. Дамочки орали все вместе, Инна стукнула Кирилла по спине, и в довершении ко всему включился динамик и Светка, мощно перекрывая бабий бунт, рявкнула:
— Только приди ещё ко мне, Деревнёв, в режиссёрку… со своим пивом дурацким! Вышвырну на хрен!
— Ребята, а действительно, — задумчиво протянул Антон, когда шум немного улёгся, — Вот он перед вами — представитель законодательной власти, Басов Антон, то бишь, я. Это — раз. На нас смотрит, пусть не вся страна, но очень много народу. Это — два. Цензуры у нас — никакой. Это — три…
— Выключить могут! — как в школе поднял руку Малый.
— Могут. Но не должны. Уговор был такой — до утра никаких фокусов. БМП подаётся, едем в аэропорт Кольцово… и так далее… Речь сейчас не о том…
— Да понятно, Антон Александрович, — сказал Андрей. — Мы часто жалуемся, мол, вкалываешь, как бобик, снимаешь, монтируешь, душу вкладываешь… а смотрят — единицы. А вот вам, господа журналисты, идеальные условия! Я уверен, что рейтинг у нас просто заоблачный — давайте! Режьте правду-матку или выкладывайте свои… э-э-э… как это сказать…
— Свои дохленькие мысли об устройстве Вселенной, — вздохнула Инна. — Это, как у нас в Центре… как начнут шуметь… Ну, что ни Лейба, то, — прямо, — Карл Маркс!
Инна активно участвовала в работе Еврейского Центра, где, в основном, аккуратно вела всё делопроизводство. К активистам Центра относилась с нескрываемой иронией, но работала спокойно и добросовестно. Была она умна, красива и удивительно строга. Правда, в кругу "старых работников телекомпании", - то есть тех, кто работал на АТР с самого начала, все восемь лет, — она была хорошим и вполне весёлым человеком.