Фашисты - Кирилл Викторович Рябов

в яму, Пётр кусал руку, чтобы не расплакаться на глазах у всех. Тётя Марина, семейная подруга, сказала:

— Теперь встретятся Елизавета Николаевна и Андрей Васильевич.

Так звали родителей Петра. Он повернулся к тёте Марине и спросил:

— Где встретятся?

— В раю, — сказала она. — И будут ждать тебя.

Пётр в тот момент вспомнил один случай. Ему было лет десять. Праздновали отцовский юбилей. Сидели за столом в гостиной, ели салаты, поднимали рюмки за здоровье юбиляра. Пётр пил «Байкал» из фужера. Единственный ребёнок за столом. Взрослые то и дело спрашивали, гордится ли он папкой. И Пётр отвечал, что гордится. Рядом сидела тётя Марина. Она тоже несколько раз спросила Петра, гордится ли он папкой. И Пётр, как попугай, повторял, что гордится.

— Молодец! — сказала тётя Марина.

А потом опустила руку под стол, засунула ему в штаны и несколько раз сжала его десятилетнюю пипку. Пётр застыл с открытым ртом. Тётя Марина убрала руку и подняла ею тост за здоровье юбиляра.

Где она сейчас, тётя Марина?

Через пару станций Пётр понял, что больше не сможет терпеть, и вышел. Дождь прекратился. Пахло рекой и мокрыми листьями. У выхода из метро стояла кабинка платного туалета. Но на двери висел замок. Пётр огляделся и пошёл по улице. Это был старый район, скучный, застроенный серыми и бледно–жёлтыми хрущёвками. Ни единого приличного куста на всю округу. Ни одного закоулка. «Спаси меня, Господи», — подумал Пётр. Он заметил вывеску «Продукты 24 часа» и вошёл. Покупателей не было. За кассой сидела смуглая черноволосая женщина в синем переднике. Она разговаривала по мобильнику на незнакомом языке, с большим количеством согласных букв. На бейджике было написано «Лола».

— Где у вас туалет? — спросил Пётр.

Она испуганно посмотрела на него и убрала телефон. Потом шустро выскочила из–за кассы и взяла под руку.

— Есть туалет, есть, — сказала Лола и провела Петра через зал.

Они очутились в небольшом коридоре. Лола достала из кармана передника ключ и открыла ближайшую дверь. Там был маленький чистый сортир с белым унитазом.

— Вот, — сказала она. — Всё в порядке.

Пётр вошёл, задвинул шпингалет. Лола постучалась и сказала:

— Вентиляция работает, вода горячий и холодный.

— Спасибо, — ответил Пётр.

Он чувствовал, что она стоит за дверью, и не мог расслабиться. Нужно было как–то отвлечься. Пётр вспомнил свою первую женитьбу. Тесть перебрал во время застолья и вызвал Петра на поединок.

— Хочу проверить, что ты за мужик, — сказал этот старый, лысый, брюхатый отставной подполковник.

Пётр без труда увернулся от неуклюжего джеба и легонько ткнул в ответ. Тесть, как подстреленный тюлень, повалился на бок. Его отнесли на диван.

— Мухтару позвонить? — крикнула Лола, постучав.

— Нет, — ответил Пётр, одновременно тужась и пытаясь расслабиться.

— Он сказал звонить, когда придут. Но сейчас ведь рано.

— Не надо звонить!

— Как скажете.

Через два года Пётр развёлся с женой. А тесть к тому времени уже умер. Похороны получились заурядными, если не считать почётного караула, присланного из военкомата. Трое солдат дали залп из карабинов.

— Жлобы военкоматские, — громко сказала Ирина, первая жена Петра. — Папа был танкист. Он хотел, чтобы на его похоронах стреляли из танков.

— Но если сюда заедут танки, они передавят все могилы, — ответил представитель военкомата, усатый тощий майор в очках с дымчатыми стёклами.

— Жлобы, — повторила Ирина. — И патроны у вас холостые.

Это глупое воспоминание помогло. Пётр застегнул ширинку, смыл воду, сполоснул руки и вышел.

— Хорошо? Порядок? — спросила Лола. — Пойдёмте.

Она открыла ещё одну дверь. Зажгла тусклый свет. В помещении стояли огромные, как шкафы, холодильники и громко шумели.

— Температуру проверите?

— Нет, я и так вижу, что всё хорошо, — сказал Пётр.

— Пожарный выход, — сказала она и потащила его за руку.

В конце коридора была дверь, запертая на щеколду.

— Открыть?

— Нет, спасибо.

— Я открываю.

Дверь вела в маленький тихий сквер.

— Сюда бежать, если пожар, — сказала Лола и улыбнулась золотыми зубами.

— Прекрасно!

— Правда? Кладовые теперь.

Она показала кладовые. Потом они спустились в подвал. В трубах шумела вода. Пахло болотом.

— Что ж, — сказал Пётр. — У вас тут всё образцово.

— Ой, хорошо!

Они вернулись в зал. Лола показала паспорт и какие–то документы.

— Разрешение на работу, тут все анализы — мазки, кал, яйцеглист…

— Передайте Махмуду, что я всем доволен, — сказал Пётр.

— Мухтару?

— Мухтару. Всего доброго!

— До свидания. — Она поклонилась.

Пётр вышел на улицу и побрёл мимо унылых домов.

«Осень, осень, опять осень», — подумал он, закуривая.

Пройдя квартал, Пётр сообразил, что метро в другой стороне. Но поворачивать и идти обратно было невыносимо тоскливо. Он заметил автобусную остановку. Женщина в светлом плаще с длинным зонтом под мышкой, будто усталый часовой, прогуливалась из стороны в сторону — три шага вправо, три шага влево.

— Вы не знаете, как доехать до метро? — сказал он. — Подскажите дорогу.

Женщина остановилась перед ним и заорала:

— ААААААААААААА!

Пётр отшатнулся.

— Что с вами?

Она смущённо потёрла бровь.

— Извините, это нервное. О чём вы спросили?

— Как до метро добраться.

— Метро, метро, — пробормотала женщина. — Ой, маршрутка!

К остановке подрулил микроавтобус и распахнул передние двери. Вышла девочка лет семи, с косичками и с ранцем за спиной.

«Могла бы быть моей дочерью», — подумал Пётр.

Вслед за женщиной он зашёл в салон, протянул водителю «подорожник». Тот взял его, приложил ко лбу и вернул. Было два свободных места. Женщина села к окну. Пётр устроился рядом. Она сцепила руки в замок и зажала между коленей. Лицо её было напряжённым и сосредоточенным. Пётр невольно ждал. Внутри у него всё замерло.

— АААААААААААААА!

Пассажиры стали оглядываться. Женщина смущённо опустила голову. Пётр хотел утешить её, сказать, что всё будет хорошо. Но промолчал. Врать он не любил.

Человеку плохо

— Вы пока раздевайтесь, я сейчас освобожусь. Пелёнку взяли?

Врач повернулась к нему спиной и стала что–то писать. На вид ей было лет тридцать. Симпатичная.

— Я взял пляжное полотенце, — ответил Вольский.

— Хорошо. Стелите на кушетку.

Он снял джемпер, рубашку и футболку, затем спустил штаны. Услышав, как звякнула пряжка ремня, врач повернула голову.

— Брюки можно не снимать.

— Просто я первый раз, — сказал он смущённо.

Натянув штаны, он постелил полотенце, лёг на спину и сложил руки, как покойник. Потом, спохватившись, вытянул их вдоль тела. Скрипя креслом, врач подкатилась к кушетке.

— Сейчас будет немного холодно, — ответила она и щедро выдавила Вольскому на живот гель из тюбика. — Вдохните и не дышите.

Он вдохнул и с трудом сдержал кашель. В очередной раз подумал, что надо бросать курить, и тут же об этом забыл.

— Не дышите, не дышите, не дышите, — бормотала врач.

Она водила датчиком по его животу, размазывая склизкий гель. Вольский закрыл глаза. Лицо его налилось кровью. Он чувствовал себя утопленником: холодно и воздуха нет.

— Всё, можете одеваться, — сказала врач спустя вечность.

Она откатилась в кресле к столу и опять стала что–то писать. Вольский подождал, пока в голове прояснится, слез с кушетки и вытерся полотенцем, на котором лежал. Потом он оделся, забыв заправить рубашку в брюки, так что края остались торчать из–под джемпера.

— У вас там камень, — сказала врач.

— Камень? — повторил Вольский.

— Ага. Большой камень.

— Один?

— Один, но хорошего мало. Вряд ли он сам выйдет. А если выйдет, я вам не завидую.

— Почему?

— Больно всё–таки. От такой боли можно сойти с ума.

Вольский свернул полотенце и сунул в пакет. Врач дописала заключение и встала.

— Это вашему терапевту.

— Спасибо, — сказал Вольский.

— Выше