Император. Врата Рима - Конн Иггульден

Из любопытства Александрия попыталась рассмотреть лицо этого человека и увидела тот миг, когда он наконец почувствовал боль и приход темноты.

Всю жизнь ей рассказывали легенды о славных и могучих воинах, и теперь их образы золотистыми призраками висели над сценой боя. Александрия искала глазами дружескую поддержку, храбрость перед лицом смерти, но из темного двора ей ничего не было видно.

А вот повар явно наслаждался каждым ударом. Он даже завел какую-то вульгарную песню о смазливых девицах в рыночный день и фальшиво выкрикивал припев, погружая топор в черепа и шеи. Враги падали один за другим, и песня звучала все пронзительнее.

Слева от Александрии один из защитников упал прямо во двор. Он не пытался защититься от удара, и его голова с чавканьем разбилась о твердый камень. Александрия вздрогнула и схватилась за чье-то плечо. Та тихо плакала себе под нос — кто именно, в темноте не различишь, но задавать вопросы было некогда.

— Скорей! Сейчас они полезут в дыру! — прошипела она, потянув за собой вторую. Александрия не была уверена, что справится сама.

Пока они бежали, раздался новый шум падения, уже с другой стороны. Кто-то торжествующе закричал. Какой-то мужчина перебрался через стену, на секунду повис, а за последние пару футов до земли отпустил руки.

Встав, он резко повернулся, открыв дикое, окровавленное, кошмарное лицо. Он увидел, что здесь нет мужчин, и его глаза загорелись. И тут Александрия вонзила нож ему в сердце. Он мгновенно испустил дух, а неподалеку на камни свалился еще один. Даже вопли, доносившиеся из-за стены, не заглушили хруст сломавшейся щиколотки. Сусанна-матрона, которая так тщательно следила за правильной сервировкой хозяйского стола к банкетам, провела по его горлу разделочным ножом и спокойно отошла в сторону, пока тот бился в агонии.

Александрия посмотрела вверх, на яркое кольцо факелов. У них хотя бы есть свет! Ужасно умирать в темноте.

— Еще факелов сюда! — пронзительно закричала она, надеясь, что кто-то ответит.

Ее схватили сзади чьи-то руки и свернули голову набок. Девушка напряглась, ожидая мучительной боли, но груз чужого тела неожиданно упал с ее плеч. Она повернулась и увидела Сусанну, правая рука ее влажно блестела красным.

— Не вешай нос, милая! Ночь еще не закончилась, — улыбнулась Сусанна, и паника, охватившая было Александрию, прошла.

Она проверила двор вместе с остальными и почти не поморщилась, когда упал еще один защитник, с криком ударяясь о камни. В образовавшуюся пустоту прорвались трое, а за ними карабкалась по скользким телам еще пара.

Все женщины вытащили ножи, блеснувшие в свете факелов даже на темном дворе. Не дав глазам мужчин привыкнуть к сумраку, женщины бросились на них, хватая за руки и пронзая ножами.

Гай резко очнулся от сна. У кровати сидела мать с влажной тряпицей в руках. Прикосновение тряпицы его и разбудило. Когда он посмотрел на мать, та прижала ткань к его лбу, ласково что-то приговаривая. Издали доносились крики и явственный шум сражения. Как же он проспал? Кабера вечером принес ему теплое питье. Туда, наверное, что-то подмешали.

— Что происходит, мать? Я слышу драку!

Аврелия грустно ему улыбнулась.

— Ш-ш-ш, мой дорогой! Ты не должен волноваться. Жизнь покидает тебя, и я пришла, чтобы принести покой в твои последние часы.

Гай немного побледнел. Нет, он еще слаб, но выздоравливает!

— Я не умираю. Мне уже лучше. Так что происходит во дворе? Мне нужно туда!

— Ш-ш-ш, ш-ш-ш… Я знаю, они говорят, что тебе лучше, но я знаю и то, что меня обманывают. А теперь лежи спокойно, я остужу тебе лоб.

Гай смотрел на нее и не верил ушам. Сколько он себя помнил, эта неуклюжая идиотка постоянно заслоняла живую и умную женщину, которой ему очень не хватало. Гай сморщился: скажи хоть одно слово не так, и начнется истерика.

— Я хочу почувствовать на лице ночной воздух, мама. В последний раз! Пожалуйста, выйди, чтобы я оделся.

— Конечно, дорогой. Я пойду к себе в комнаты. Я уже попрощалась с тобой, мой идеальный сын. — Она хихикнула, а потом вздохнула с притворным сокрушением. — Твой отец там, снаружи, лезет на рожон вместо того, чтобы смотреть за мной. Он никогда не уделял мне достаточно внимания. Мы уже много лет не занимались любовью.

Гай не знал, что сказать. Он сел и закрыл глаза, борясь со слабостью. Он едва мог сжать руку в кулак, но должен был узнать, что происходит. Боги, почему же вокруг никого нет? Они что, все там? Тубрук!

— Мама, выйди, пожалуйста! Мне нужно одеться. Я хочу в свои последние минуты посидеть снаружи.

— Я понимаю, любовь моя. Прощай!

Глаза Аврелии наполнились слезами, она поцеловала его в лоб, и маленькая комната снова опустела.

Гаю очень хотелось просто взять и упасть обратно на подушки. Голова была тяжелой — наверное, питье Каберы продержало бы его в забытьи до утра, если бы не бредовые идеи матери. Он медленно перекинул ноги на край постели и прижал ступни к полу. Слабость. Одеться. Все по очереди.

Тубрук знал: долго им не продержаться. Он совсем измотался, пытаясь закрыть дыру в обороне, где когда-то стояли двое. Снова и снова он едва успевал отразить атаку рабов, которые подкрадывались к нему сзади, пока он убивал тех, кто впереди. Дыхание вырывалось из легких сиплыми вздохами, и, несмотря на все свои боевые умения, Тубрук понимал, что смерть близка.

Почему же они не прекращают атаку? Адское проклятье всем богам, они должны отступить! Он проклинал себя, что не организовал возможность для отступления, но на самом деле отступать было некогда. Стены были единственным защитным сооружением поместья, да и те уже дрожали под чудовищным напором тел.

Тубрук поскользнулся на крови и неудачно упал, задыхаясь. В бок вонзился кинжал, а чья-то грязная босая нога встала на лицо и придавила голову к земле. Он укусил ее и услышал где-то вверху крик. Тубрук встал на колено слишком поздно и не смог остановить две фигуры, которые взобрались на стены и прыгнули во двор. Он надеялся, что женщины с ними справятся. Тубрук с опаской ощупал бок и поморщился, увидев ручеек крови. Проверил, нет ли там пузырьков воздуха. Пузырьков не было, и он все еще мог дышать, хотя воздух стал вкуса крови и расплавленного олова.

Пару секунд к нему никто не подбегал, и он успел оглядеть стены. Из двадцати пяти защитников осталось меньше пятнадцати. Они совершили невероятный подвиг, но этого было, недостаточно.

Юлий продолжал бой, совсем отчаявшись: силы покидали его раненое тело. Он со стоном вытащил из себя кинжал и тут же оставил его в груди следующего противника. Дыхание жгло ему горло; он кинул взгляд во двор и заметил, как выходит его сын. Он улыбнулся, и ему показалось, что грудь вот-вот разорвется от гордости. И тут в Юлия вонзился еще один меч, попал в зазор между нагрудником и шеей и погрузился глубоко в легкое. Он сплюнул кровь и погрузил гладий в нападавшего, так и не увидев его лица. Руки Юлия опустились, меч выпал, зазвенев на камнях двора. Теперь он мог только смотреть на то, что происходит.