Алый как кровь - Салла Симукка

— Мммм… Разве это не другая сказка, где из серой мышки получается неприлично хорошенькая телка? — наконец, смог сказать Каспер. — Золушка, что ли?

— Я б ей вдул, — вырвалось у Туукки.

Парень ляпнул, не подумав.

— Если только во сне, — удовлетворенно сказала Белоснежка.

Было уже 19.20. Три часа назад Белоснежка пришла к Элизе, у которой сидели Туукка и Каспер. Начало их встречи прошло в молчании. Но все они знали, что определенная грань уже пройдена. До этого все было легко, управляемо, относительно напряженно. Больше — нет. В Белоснежку стреляли. Она идет туда, где ей может грозить опасность.

Белоснежка еще раз повторила свой план. Он не был разумным. Не был рациональным. Он был опасным. Но Белоснежка не обращала на это внимания. Она хотела опасности. Хотела пойти туда, где было страшнее всего.

Когда Белоснежка прошлась еще раз по плану, где она тайно пыталась попасть на вечеринку как-нибудь с черного хода, Каспер разинул рот и произнес:

— Не выйдет.

— С чего ты взял? — удивилась Элиза.

— К Белому Медведю не попасть просто «как-нибудь с черного хода». Я слышал, что там по-настоящему надежные системы безопасности. Всякие чертовы заборы, и охранники, и прочее.

Каспер положил руки на затылок и откинулся в кресле на спинку. Было видно, что он наслаждается ролью носителя истины.

— Окей. Тогда забыли, — сказала Белоснежка.

Каспер хитро улыбнулся.

— Единственное что: ты можешь попасть туда прямо, через парадную дверь, у всех на виду.

— Как такое возможно?

— Женщины могут. По крайней мере, определенные женщины, которые приглашены на вечеринку, чтобы выглядеть шикарно и развлекать мужчин. Их ни о чем не спрашивают, если они одеты соответственно теме. В этот раз тема — fairy tales, то есть сказки.

Туукка прыснул так, что у него из носа потекла минералка.

— Ты серьезно? Разве мы не сможем сделать из нашей экоанархичной лесбияночки люксовую шлю… простите, эскорт-девушку?

Элиза оценивающе осмотрела Белоснежку с ног до головы. Затем приказала парням поразвлекать самих себя пару часов, хотя бы киношку посмотреть или в игрушку поиграть.

— Я смогу то, что не сможете вы, — сказала она, улыбаясь. — Если папа придет домой, не пускайте его ко мне в комнату. Скажите, что я сплю, или что йогой нагишом занимаюсь. Или еще что-нибудь.

Белоснежка была готова. На часах 19.45. На ней было красное вечернее платье и белые туфли на каблуках. Недолго потренировавшись ходить на них, она поняла, что вес следует распределять по ноге и что шагать надо совсем не так, как на плоской подошве. Наконец, это стало несложно. Вопрос лишь в усвоении роли, чтобы собственные движения соответствовали образу, созданному одеждой.

Белоснежка не умеет нормально ходить. Она странно волочит ноги.

Этим словам уже десять лет. Белоснежка помнит даже тембр голоса, которым это было сказано. Выражения лица и жесты, которые сопровождали слова. Преувеличенно подражательные.

Тогда она решила, что будет учиться ходить всеми возможными способами. Нормально и ненормально, красиво и уродливо, быстро и медленно, плетясь и семеня. И никто никогда не сможет сказать ничего по этому поводу. Это не спасло ее тогда, но от навыка все же была польза — много раз после того случая.

Элиза накинула на Белоснежку белую короткую искусственную шубку и протянула длинные черные перчатки, доходящие до локтей. И маленькую, украшенную бисером сумочку.

— Не потеряй ее. Она жутко дорогая, — заставила поклясться Элиза.

Снизу послышался звон: отец Элизы собирался на вечеринку. Туукка и Каспер тоже спустились вниз, собираясь уходить. Белоснежка открыла сумочку. Там лежали пудра, кроваво-красная помада в золотом флакончике, сто евро и что-то розовое и волосатое. Она ощупала мягкую поверхность и почувствовала, как пальцы утонули в ней и нащупали что-то твердое. Она достала этот предмет из сумочки. Розовые наручники.

Элиза покраснела и замотала головой.

— Не спрашивай. Я не хочу вспоминать эти вечеринки.

Белоснежка лишь слегка подняла брови и положила наручники обратно в сумочку. Ее не касалось то, что Элиза делает на вечеринках и с кем.

— И это.

Элиза вручила Белоснежке огромный, черный пуховик до щиколоток с капюшоном.

— Я не знаю, чем думала, когда покупала это. В нем выглядишь будто в спальном мешке. Но вот ему нашлось применение.

Белоснежка надела пуховик. Он немного жал в плечах, так как внутри должны были поместиться рукава искусственной шубки. В остальном же пуховик был идеален. Белоснежка застегнула пуговицы, осторожно надела капюшон и еще раз посмотрела на себя в зеркало.

Снежный человек. Черный кузен Йети, допустим.

Элиза и Белоснежка секунду постояли друг напротив друга. Обеим было нечего сказать. Белоснежка почувствовала желание обнять Элизу и пообещать, что все будет хорошо. Хотя она не была в этом уверена. Да она никогда никого не хотела обнимать добровольно, кроме мамы и папы в детстве.

Элизе было страшно. Как и Белоснежке.

Элиза была готова сделать то, что должна. Как и Белоснежка.

Сейчас бессмысленно спрашивать, уверена ли Элиза в том, что в действительности хочет узнать об отце. Граница вопросов и сомнений уже пройдена. Элиза была избалованным подростком, которая думала, что живет жизнью-мечтой первой красавицы лицея. Она, видимо, думала, что сможет протанцевать всю жизнь, покупая на деньги отца одежду и сумочки от кутюр, устраивая выходящие из-под контроля вечеринки, после которых убирает кто-то другой; потягивая напитки и кое-что еще, крутя мальчишками и мужчинами, как ей захочется. Скрывая хрупкость за накрашенной маской. Изображая из себя более глупую особу, чем есть на самом деле.

Белоснежка видела, что Элиза знает: этот вечер изменит все. Розовые очки окончательно разобьются. На картинке появились отвратительные пятна — уже в ночь на понедельник, когда Элиза вытащила руки из пакета и удивилась, почему они такие грязные и липкие. То, что обнаружилось тем вечером, никогда не смыть водой.

Во взгляде Элизы мерцала такая решительность, что Белоснежка подумала: они не слишком уж разные. Их миры никогда полностью не соприкоснутся, но в эту мимолетную минуту они были объединены одним окружением, одним чувством, одной мыслью.

Элиза набрала полные легкие воздуха, спокойно выдохнула и сказала:

— А сейчас ты идешь смущать моего папочку.

Белоснежка кивнула. Было 19.52.

19.

Пальцы Терхо Вяйсянена скользили по сатину, когда он пытался завязать галстук-бабочку. Руки безнадежно вспотели. Надо иногда протирать их туалетной бумагой.

Времени слишком много. Ему уже надо было бы стоять на улице и ждать машину. Он ни в коем случае не хотел опаздывать. Машина не стала бы его ждать. Мероприятие прошло бы мимо. Выскользнуло бы из рук, как сатиновая бабочка.