Исчезновения - Эмили Бейн Мерфи

Голова доктора Клиффтона снова склоняется, когда он переворачивает энциклопедию на страницу «Травы Lamiaceae», и я впервые замечаю, что его каштановые волосы подернуты сединой. Он показывает на иллюстрацию вечнозеленых иголок с крошечными голубыми веточками цветов между ними.

– Мне остановиться? Я уже достиг предела твоего интереса? Как Уилл знает, я иногда забываю, что другие не так заворожены вариантами, как я…

– Нет, пожалуйста, – говорю я быстро. – Мне нравится.

Варианты. Они как Полярная звезда Стерлинга: один яркий огонек, который направляет людей против неуклонно надвигающейся темноты.

– Варианты Внутреннего взора являются еще одной удачей, – говорит он, и я вижу, что ему приятно продолжать рассказывать. – Вообще-то, я искал вариант потерянных снов. Однако тот оказался весьма неуловимым, даже на сегодняшний день. – Он увлажняет кончик пальца, чтобы перелистнуть страницы.

– Я уже безуспешно экспериментировал с разными растениями: зверобоем, мятой, белым барвинком – когда наткнулся на отрывок текста о средневековых легендах. Там говорилось, что люди клали ветки розмарина под подушку для защиты от кошмаров. Но, конечно, это растение также ассоциируется с памятью. – Он улыбается. – Я мог бы просто заглянуть в «Гамлета». Ты бы удивилась, узнав, сколько подсказок я нашел на страницах Шекспира.

Я поднимаю голову, и Уилл смотрит на меня. Понимаю, что он помнит, как я спрашивала об этом, и вид у него сейчас забавный.

– Угу, – говорит он.

– Шекспир, – я побуждаю доктора Клиффтона рассказать больше.

– Да, – объясняет он, – я обнаружил, что варианты – не все, но по большей части – имеют корни в литературе.

Так еще один кусочек пазла встал на место. Вот что означают пометки мамы: она искала ответы в литературе, чтобы помочь решить проблему с Исчезновениями. Это именно то, что ей нравилось. Загадка из реальной жизни. Возможно, вся жизнь ей казалась одной большой игрой.

– Вот розмарин – это для памяти, – говорит Уилл, держа ступку и пестик перед собой как череп. – Прошу, любимый, не забывай. И есть анютины глазки – для мыслей.

– Если не выгорит победить в качестве плотника на чемпионате в Стерлинге, ты всегда мог бы найти работу как Гамлет, – говорю, мягко толкая его локтем. Потом быстро опускаю руки вниз.

Я флиртую с ним?

– Или, скорее, Офелией, – поправляет Уилл. Он широко улыбается и тоже слегка толкает меня, поставив пестик и ступку на стол.

Он флиртует со мной?

– Теперь мне это кажется таким очевидным, – рассеянно говорит доктор Клиффтон. – Догадываюсь, так происходит с большинством вещей, когда мы смотрим на них по-иному.

Он снова наклоняется к выдвижным ящикам стола, и я напрягаюсь. Но он открывает второй ящичек и, протягивая руку под стопку бумаги, достает маленький флакончик. Он круглый и низкий, со стеклянной пробкой.

– Самая первая сделанная мной партия Внутреннего взора, – говорит он. Потом вынимает пробку и позволяет мне посмотреть внутрь, на вращающийся туман того же самого переливчатого цвета ракушки, что я видела на Рынке. – Этот вариант действует сильнее всего, если нанести его на веки, – говорит он. – Когда я открыл его, обнаружил, что могу вспомнить самый первый разговор с Матильдой. Я прямо-таки увидел ее голубое хлопковое платье, вплоть до такой мельчайшей подробности, что оно было вышито белыми цветами, в наш первый день в начальной школе. Я смог заново пережить все детали того события, которое развалилось в памяти почти тридцать лет назад.

В горле встает комок.

– В тот день, когда находишь то, что считал навеки утерянным, – говорю, – словно возвращаешь его к жизни.

Доктор Клиффтон кивает.

– Думаю, в Стерлинге есть много того, что теперь мы ценим больше, чем ценили до исчезновения.

Весь остаток вечера мысли об этом крутятся в голове как мраморный шарик. Я думаю об этом, когда возвращаю книгу доктора Клиффтона на место, в ящик стола, после того как всех позвали на ужин. Думаю об этом, когда снимаю мамино ожерелье, кладу его на ночной столик, забираюсь в кровать и натягиваю стеганое одеяло до подбородка.

Я крепко сплю, пока утренний свет не будит меня. Когда открываю глаза, им нужно мгновение, чтобы сфокусировать зрение.

Потом рывком сажусь. Смятение взрывается фейерверком в груди.

Протягиваю руку к ночному столику. На его гладкой поверхности ничего нет.

Мамино ожерелье исчезло.

14 марта 1941 года

Птица: крикливый зуек

Чтобы защитить свое гнездо от приближающегося хищника, крикливый зуек привлекает внимание к себе,

беспокойно хлопая крыльями и волоча одно из них по земле, словно он ранен.

Как только хищник уходит от гнезда, крикливый зуек прекращает притворяться и улетает.

Финеас не сразу же начинает учить меня, как грабить могилы. Дело это грязное и опасное. Вместо этого мы начинаем с отбеливателя и замков.

– Если чистота близка божественности, – говорит он, выливая бутылки из желтого стекла в слив раковины, – тогда грязь представляет собой скорейший путь в тюремную камеру.

Он кидает грязный носовой платок в воду с отбеливателем, и мы смотрим, как он становится белоснежным, будто по волшебству.

– Десять лет моей жизни, – говорит он, – просто исчезли, потому что однажды я проявил беспечность. Так что сначала выучи и запомни как следует: грязная работа всегда требует чистейших рук.

Мы посвящаем следующую неделю замкам: дверным, сейфовым; отмычкам от всех дверей: шпилькам, гаечным ключам. Для некоторых замков нужны мелкие точные движения, как при вдевании нитки в иголку. Для других – сильные и простые. Он учит меня, как поворачивать запястье, как приложить необходимое усилие, пока не услышу легкий щелчок штифта. Как определять входы в доме и открывать гробы. Какие лопаты для твердой глины, а какие нужно использовать для суглинков.

– Ты быстро учишься, – ворчит он в особенно тяжелый день. Его утверждение пробуждает во мне ненасытную жажду. Я не солгал. Я всегда хорошо работал руками и перенимаю навыки Финеаса так же естественно, как будто это мое неотъемлемое право.

Забавно, что, потратив жизнь на то, чтобы сделать ноги сильнее, я снова возвращаюсь к хромоте. Люди скорее будут отводить взгляд, чем смотреть на калеку. Поэтому шарканье мне на руку, ведь никто не смотрит на меня пристально.

И подумать только, ведь прежде я считал, что быть невидимым – плохо.

У первой женщины, которую я граблю, в ящике шелковое холодное нижнее белье. За ним – предсказуемо шкатулка с драгоценностями. А в ней – золотые кольца, гранатовая брошь и антикварные часы.