Русалка - Кристина Генри

– Не поздновато ли для сожалений, Леви Лайман? – сказала она, начиная раздражаться от его тона. – И вы ошибаетесь, ой как ошибаетесь насчет того, что у меня не останется тайн. Да, все узнают, что я русалка, или, по крайней мере, узнают о существовании так называемой «фиджийской русалки». Но никто не узнает об Амелии Дуглас и тем более о том, кем я была до встречи с Джеком. Не путайте форму с содержанием. Сокровенные тайны останутся при мне и не откроются ни вам, ни кому другому только из-за того, что меня увидят с рыбьим хвостом. И потом, вы ведь этого добивались, не так ли? Ещё давным-давно, когда явились ко мне домой и предложили выставлять себя напоказ. И вот я исполняю ваше желание.

Он был поражен, потом отвернулся и пробормотал:

– Я уже сам не знаю, чего хочу.

– Зато я знаю, – твердо сказала она. – И раз уж оказаться на сцене предстоит мне, всё будет так, как хочу я.

Так могло продолжаться долго, но тут часы пробили полдень, двери распахнулись и Леви осталось только терзаться сомнениями.

Толпа людей океанской волной хлынула в зал, с шумом растекаясь по проходам и заполняя места поближе к сцене.

Амелия поддалась натиску этой волны людских голосов, словно впервые окунувшись в какое-то новое, особенное море. Надо просто научиться в нём плавать, а плавать ей было не привыкать в отличие от ходьбы.

Леви замер рядом с упавшим сердцем от собственной неловкости и того, что осталось невысказанным. Но рано или поздно он соберётся с духом, она это чувствовала.

Потом пришел черёд выходить на сцену, и он ушел, а она даже не успела пожелать ему удачи. Ей хотелось поступать правильно, по-человечески, но меж ними не было той непринуждённости, на которую она рассчитывала.

Она ничего не видела, кроме его силуэта на сцене, и слышала лишь слова, сказанные чужим голосом, не вслушиваясь, не понимая смысла, улавливая только звуки. Ждала сигнала, тех самых слов, означающих, что больше нельзя прятаться за кулисами.

– Представляю вашему вниманию, впервые в цивилизованном мире, русалка с Фиджи!

Он взмахнул рукой в её сторону, избегая смотреть в глаза.

Луч прожектора ударил в сцену как раз перед занавесом, за которым она скрывалась. Она должна была шагнуть в это яркое пятно, будто в сеть, которая поймает и потащит её по сцене.

Публика дружно ахнула, словно не оставив ей ни глотка воздуха.

Амелия вышла на свет.

Она шла босиком с распущенными волосами в платье на манер ночной сорочки. Она не смотрела на публику, которая при её появлении начала взволнованно шушукаться, но всё равно ощущала гнёт бесчисленных пристальных взглядов.

Она никогда не задумывалась над тем, какими ужасными бывают взгляды. Те, что все как один обратились на неё, пронзая насквозь от желания разгадать, понять. Те, что изучали, оценивали или даже пуще того – горели надеждой. Недоверчивые, ждущие наглядного подтверждения. Не упускающие ни единой мелочи, так и норовящие разведать самые сокровенные желания.

Их было так много, но она была не в состоянии ответить каждому обычным прямолинейным взглядом. Лестница маячила где-то на горизонте, словно гора, которую предстояло покорить.

Ещё три шага, два, и вот она повернулась к лестнице и увидела море жаждущих ненасытных лиц. Амелия стала смотреть поверх них и начала долгий, бесконечный подъём на верхнюю площадку.

Наконец скрывшись за занавесом, она отбросила платье в сторону и нырнула в воду.

Она почувствовала, как меняется на теле кожа, изогнулась в воде, но не поднялась на поверхность. Ей хотелось оставаться в воде, чувствовать эту приятную тяжесть.

Толпа взорвалась истошными воплями, но в аквариуме этот рёв заглушила вода. Сквозь стекло Амелия увидела, как многие вскочили с мест и начали тыкать в неё пальцами.

Какая-то женщина в первом ряду залилась слезами, заламывая руки, и ритмично зашевелила губами, словно читая молитву. Амелия не разобрала, то ли дама восхваляла всевышнего за сотворение русалки, то ли проклинала Дьявола.

На задних рядах поднялась какая-то суета, но из-за темноты Амелии не удавалось разглядеть, что там происходит. И вдруг несколько человек бросились к сцене по проходам между рядами.

Амелия с тревогой поняла, что люди хотели взобраться на сцену, чтобы получше её рассмотреть. И вот они уже перед аквариумом, с воплями протискиваются ближе, прижимаются к стеклу, молотят по нему кулаками, выпучив глаза и разинув рты.

Впервые за долгую-предолгую жизнь ей стало стыдно, она устыдилась своего тела, из-за которого они в таком исступлении с криками бросались на стекло, царапая по нему скрюченными пальцами.

Она видела, как Леви отталкивает их прочь, крича: «Назад, назад!», но его не замечали, никто не желал ни слышать, ни понимать.

Они пожирали её глазами, упорно, неотступно, а она больше не могла на них смотреть, но отвернуться было некуда, её обступили со всех сторон, и отовсюду скалились эти хищные, ненасытные рожи, всё больше распаляясь от её вида, горя желанием смотреть ещё, ещё и ещё, но ведь она же должна была это предвидеть, и Барнум должен был знать, что так выйдет, и Леви пытался её предупредить, она не желала их больше видеть, свернулась клубком, закрыв лицо хвостом, и горько пожалела о решении покинуть родной дом.

Барнум смаковал заголовки один за другим, раззадориваясь всё больше и больше, и совершенно не замечал того, что окружающие отнюдь не разделяли его восторга.

– Какой фурор! – воскликнул он, и Леви почудился блеск золотых монет у него в глазах. – Теперь за вход можно заломить любую цену, сколько захотим. Все население восточного побережья ринется в Нью-Йорк, чтобы только на вас посмотреть.

– «Погибла женщина», – угрюмо повторила Амелия.

Леви показалось, что она похожа на потускневшее серебро. Сияние кожи померкло, и серые глаза подёрнулись дымкой.

– Весьма прискорбно, – заметил Барнум, впрочем, совершенно без тени огорчения в голосе. – Но представление явно имело успех. Люди не могли на вас наглядеться! Все билеты на завтрашнее представление распроданы.

– Представлений больше не будет, – заявила Амелия.

Леви так и знал, что этим закончится. Когда наконец удалось выдворить публику из зала с помощью нескольких полицейских, они с Барнумом долго звали Амелию и стучали по стенке аквариума, но так и не смогли вывести её из оцепенения.

В конце концов Леви разделся до кальсон и полез в воду. От Барнума этого точно не дождёшься. Вода была солёной и слегка затхлой, а приблизившись к русалке вплотную, он замер, заворожённый узором серебристых чешуек, покрывавших её со всех сторон.