Демонолог - Эндрю Пайпер

На пути домой я звоню одному знакомому, который работает в Колумбийском университете и занимается компьютерными технологиями. После обмена разнообразными репликами о том о сем, например, о том, какая сучья погода нынче стоит, я задаю ему несколько вопросов. В частности, мне хочется выяснить, можно ли изменить время загрузки видеозаписи в компьютер, которое записано на жестком диске, или же, другой вариант, можно ли стереть любую информацию о том, что загрузка вообще когда-либо имела место. Мой приятель делает паузу, и я представляю, что за мысли мелькают сейчас у него в голове.

Вопрос: «Зачем профессору литературы знать подобные вещи?»

Ответ: «Это порнуха».

В конце концов он дает отрицательный ответ. Это «чертовски трудно» – стереть запись полностью или сделать так, чтобы запись, сделанная 25-го, выглядела бы таким образом, словно ее сделали 28-го. «После таких действий всегда остаются отпечатки пальчиков», – говорит мой знакомый и явно подмигивает при этом: предупреждение, чтобы в следующий раз я смотрел в оба, если мне захочется скачать из Интернета какую-нибудь гадость, чтобы об этом не узнала моя жена.

Чего я ему не сообщаю, так это того, что жена от меня ушла. И что я вовсе не хочу стирать эту запись. Чего я хочу, так это обеспечить, чтобы время, когда я переправил запись из камеры в лэптоп, было тем же, что время с датой, зафиксированные на самой записи, чтобы этот документ отражал реальные события и выдавал зафиксированные в нем города и цифры – но зафиксированные до 27 апреля.

Подобно фокуснику, желающему показать, что в рукаве у него ничего не спрятано, я полагаю, что сделал все возможное для создания всех условий успешного осуществления своего трюка. Если 27-го мне удастся выяснить, что означают эти города и цифры и если они как-то соотносятся с реальностью и это можно каким-то образом проверить и подтвердить, значит, магия этой записи вполне реальна.

И, как заметил бы в подобных обстоятельствах брат Гуаццо, автор Compendium Maleficarum, если чудеса – это один из способов, каким Спаситель доказывает свою сущность, то магия – это способ, каким демоны подтверждают свою.

Немного позднее, еще одна церковь. Это наш с женой и дочерью храм, пусть и номинально, поскольку наши посещения ограничивались тремя разами в канун Рождества из по крайней мере пяти, а также ежегодными пожертвованиями с личного счета Дайаны. Церковь Св. Павла и Св. Андрея рядом с Западной 86-й улицей. Выбранная моей супругой за прогрессивные взгляды ее конгрегации и смутно-ненавязчивое наименование – Объединенная методистская. Община, которую мы сами для себя избрали, но к которой на практике никогда не принадлежали.

Но сегодня она вполне послужит моим целям. А цель – заупокойная служба по Тэсс. В спешке организованная Дайаной, сообщившей мне о ней только вчера по электронной почте – крупной картечью, с упоминанием таких выражений, как «целительное действие», «процесс исцеления» и «завершение». Я пришел сюда ради нее, чтобы продемонстрировать объединенный родительский фронт. Это именно то, что обычно делают в подобных случаях: демонстративно показываются на людях.

Но теперь, оказавшись здесь и стоя через улицу от восьмигранной башни церкви, которую я раньше едва замечал, но которая сегодня выглядит зловеще-венецианской, глядя на темные костюмы коллег, наполовину забытых друзей и членов многочисленного семейства Дайаны, которые тащат венки и самих себя вверх по ступеням и сквозь церковные двери, широкие и черные, как разверстая глотка, я понимаю, что не могу туда явиться. Войти туда – значит признать, что Тэсс умерла. Если она еще жива, это может лишь отдалить ее от меня. А если все же умерла, мне не нужна помощь этих почти чужих мне людей, чтобы помнить, кем она была.

Я смотрю, как последние из них прячут телефоны в карманы и проскальзывают внутрь. Но прежде чем я успеваю уйти, на солнечный свет выходит Дайана. Она, должно быть, стояла в дверях, встречала и приветствовала гостей, дозволяя им похлопать себя по спине и отвечая соответствующими фразами, которые эта женщина отлично умеет повторять с полной иллюзией искренности и достоверности. Орган уже начал играть вступление, а она выходит наружу, чтобы бросить последний взгляд на окрестности. Последняя попытка обнаружить меня.

Я жду, пока жена меня высмотрит. Ее лицо не выражает вообще ничего. Это более честное выражение, чем любое из тех, которыми она одаривала уже находящихся внутри пришедших. То, что я сейчас вижу, – это выражение пустоты, что образовалась в ее душе. Эта пустота невыносима для Дайаны, и нынешняя церковная служба отчасти попытка начать заполнять образовавшееся пустое пространство. С помощью какой-то активности, с помощью слов, начав здесь, а затем направившись отсюда туда.

Супруга поднимает руку, словно желая продемонстрировать мне линии на своей ладони и предложить мне прочитать их, понять, что они означают. Это, кажется, просто легкий взмах, скорее, даже судорога. Нечто непреднамеренное или полузабытое. Потом, когда рука опускается обратно к бедру, она исчезает в темноте, и двери захлопываются изнутри.

На улице перед моим домом меня кое-кто ждет.

Мужчина тридцати с лишним лет стоит, засунув руки в карманы, возле входа в дом, время от времени небрежно бросая рассеянный взгляд на проходящий транспорт. Он как будто высматривает такси, но когда появляется свободная машина, тут же поворачивается к ней спиной, словно передумав куда-то ехать. Ничто не указывает на то, что он ждет именно меня. Я замечаю его, когда сворачиваю с Коламбус-авеню. Я никогда прежде его не встречал. А он, по крайней мере на таком расстоянии, смотрится как воплощение неопределенности, человек без каких-либо заметных черт: белая хлопчатая рубашка, закатанные рукава, «выходные» джинсы, коротко подстриженные темные волосы. Невысокий, но крепкого, солидного телосложения, фигура, привычная к нанесению ударов и способная устоять, получая их. Возможно, отставной военный. И возможно, он состоит на должности, требующей грубой физической силы и быстрой реакции, из тех, что занимают в Нью-Йорке многие бывшие солдаты. Водит чей-то лимузин, служит чьим-то телохранителем, а может быть, привратником или барменом.

Но вот что выделяет этого человека из ему подобных? Полное отсутствие индивидуальности, каких-либо характерных черт. То, как он стоит, то, как он заправил рубашку в джинсы, изгиб нижней губы – все это такое же, как у всех. Это человек, специально натренированный не выделяться. А памятуя обо всех посещениях моей персоны за последнюю неделю, я понимаю, что если кто-то стоит возле моей двери, то он стоит там, дожидаясь меня.

И тем не менее, когда я приближаюсь, незнакомец вообще меня не замечает. Я почти прохожу мимо, когда он окликает меня – в спину:

– Дэвид Аллман?

– Вы кто такой?

– Меня зовут Джордж Бэрон.

– Никогда о таком не слыхал.

– И не надо.

Я секунду смотрю прямо на него.

– Es vos vir aut anima? – спрашиваю я его по-латыни. «Вы мужчина или дух?»