Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Виктория Кирдий

лет пять, но как-то не очень часто попадался ему на глаза. Что называется, не мозолил. В отличие от Майки. Ох уж эта Майка!

Гаже бабы, думал Тасик, это еще поискать, да хрен найдешь. Как же он с ней намучился за эти годы! За все последние пятьдесят шесть лет. Уму непостижимо!..

Ветер сотрясал оконное стекло.

Тасик, вздыхая, стоял в кухне и наблюдал, как вспухает на горизонте серая перина огромной тучи, закрывая собой белые кучерявые барашки маленьких облачков и фарфоровую синеву утреннего неба. «Опять дождь. Небось и праздники будут без снега. Вот ведь напасть», – думал Тасик, кушал вареное вкрутую яйцо и вспоминал свои обиды.

…Ведь у них в доме дня не проходило, чтоб что-нибудь да не так! И никакого взаимопонимания. Вот вопиющий случай. В каком же это было году?.. У Светки ее – той самой, будь она неладна, – на именинах. Поехали тогда всем гуртом на генеральскую дачу ее предка. Шашлыки, водочка, то-се… Молодые были: мне сорок три, ей тоже сорок один… Ну что, казалось бы?! Дети подросли. Ванька с Илюшкой в армии, Инеска в институте. Живи – радуйся!

Нет. Эта дурища всю жизнь в комплексах, как муха в паутине.

Тасик даже крякнул от огорчения.

Ну что уж он такого, казалось бы, и сделал?!

Ну всего-то хотел Майку удивить. Насмешить немножко.

Если у этой окаянной бабы и было что хорошее – так это ее смех. Бойкий, всей грудью, открытый, ясный… Как звонкая песня в морозном поле – далеко слыхать.

На генеральской даче их поместили во втором этаже – со всеми удобствами: комнатка возле лестницы, рядом – туалет и душ.

Там он и подстерег Майку – на лестнице возле душа. Встал в проеме между лестницей и коридором, руками уперевшись в балки, а ногами в стены – в позе витрувианского человека Леонардо да Винчи. В точности. То есть, значит, абсолютно голый…

Сделал одухотворенное лицо, повернулся в профиль и так замер.

Думал Майку повеселить.

Ага, щас!

На лестнице было темно. Он потом так и не узнал, чем Майка его саданула в солнечное сплетение (сама она утверждала, что рукой. Но разве может женщина РУКОЙ так садануть под дых, чтоб здоровенный мужик упал и сознание потерял на десять минут?!).

А ведь так оно все и было.

Визг, темнота, удар. Вспышки перед глазами… И снова темнота. Очнулся от боли – Майка, разобравшись, с кем в бой вступила, побежала в ванную за водой, чтоб мужа в чувство привести, и по своей вечной слоновьей неуклюжести прищемила ему яичко. Ногой.

Тасик поежился и почесал свои печально обвисшие достоинства.

Она, между прочим, клялась, что ударила его с перепугу.

«Вижу, – говорит, – в темноте что-то белеется… Думала – то ли привидение, то ли Ковригин, папочкин любимый адъютант, повесился. Он все чего-то пистолет мне показывал… Ну, думаю, допился, диверсант, до зеленых чертей… Откуда ж мне знать было, что это ты?!»

«А кто ж, еть твою, здесь еще возьмется в три часа ночи! Чем ты думаешь, женщина?!» – язвил жену Тасик. Майка жалостливо кривила лицо и прикладывала ему к причинному месту холодную грелку. Глаза ее блестели от слез.

Но Тасик подозревал, что слезы катились градом по ее тугим красным щекам не столько от жалости, сколько совсем наоборот: Майку душил хохот. Кошмарная баба.

– Просто кошмарная, – сказал Тасик в закрытое окно.

Ветер действительно сменился нудным холодным дождем, и Тасик поник плечами и духом. Очень хотелось снега. А зима, как назло, напрочь забыла свои обязанности. И вела себя как нерадивая хозяйка, которая перед самым приходом гостей разводит в доме грязь и мокредь, затевая генеральную уборку не вовремя.

А кстати! Тасик взглянул на часы.

«Кошмарная баба» ушла к соседке за трехлитровой банкой (зачем она ей вообще понадобилась?) уже больше часа назад.

Даже при ее черепашье-слоновьей скорости спуститься на третий этаж и подняться обратно на пятый в доме с работающим лифтом можно и до наступления полуночи. Или она решила заодно у соседки Новый год встретить?..

Тасик, сам не понимая почему, заволновался.

Сердясь на отсутствующую жену, он в раздражении принялся расхаживать по коридорчику между кухней и большой комнатой туда-сюда. При ходьбе у Тасика явственно поскрипывали колени, и это раздражало его еще сильнее.

– Растуды поленом, японский городовой! И куда она запропастилась?!

Чтобы отвлечь голову, надо чем-то занять руки.

Тасик решил починить дверцу обувной тумбочки в прихожей. Все-таки на носу праздники.

Нагнувшись и оглядев повреждения – дверца болталась на одной петле, – Тасик понял, что для ремонта потребуется отвертка.

В поисках отвертки он перерыл стенной шкаф, используемый под всякие хозяйственные мелочи, взбудоражил мирно спящую на антресолях полувековую пыль, обшарил каждый уголок секретера и, только наведя устрашающий хаос в квартире, вспомнил, что нужная ему отвертка, должно быть, хранится в ящике кухонного стола: именно там Майка любит держать наиболее ценные вещи, которые всегда должны быть под рукой. А уж эту отвертку она особенно опасалась выпустить из виду, чтоб как-нибудь нечаянно не утратить власть над чудо-инструментом: этой отверткой ей было очень удобно выковыривать мелкие вещи, регулярно падающие с кухонного шкафчика за холодильник. В узкий просвет между холодильником и напольной плиткой пролезала только эта отвертка – достаточно тонкая и длинная, но в то же время не острая.

Тасику вспомнилась та жуткая неделя, которую ему пришлось пережить позапрошлой осенью, когда спасительная отвертка куда-то запропастилась, и Майке поневоле приходилось импровизировать посторонними предметами, как то: портняжными ножницами, вязальной спицей, полуметровым хлебным ножом прабабушки и даже пластиковыми, потрескавшимися от старости Инескиными прыгалками.

Ни один из этих предметов не сумел в полной мере заменить ее волшебную отвертку. Майка ворчала и ругалась.

Она ворчала так, что у Тасика от напряжения отваливалась голова. Казалось, стены дома уже мелко подрагивают от ее злобного клекота. Еще чуть-чуть – и зараженный злым ворчанием дом задергается в агонии и рухнет, взметнув вверх кирпичи и похоронив под обломками и Тасика, и саму Майку, и все проклятые ею предметы, и всех соседей, и – вот это было б по справедливости – ненаглядную Майкину отвертку, которая, гадина, ведь скрывалась же где-то все это время! Лежала тихо, инкогнито, под слоем каких-то совершенно никому не нужных шампуров и вилок (так оно оказалось впоследствии).

Довольный своей сметливостью Тасик проследовал в кухню. Встав к кухонному столу передом, а к стеклянной двери, соответственно,