За кулисами смерти - Евгений Волков

И Витя, подобно отважным гумилевским капитанам, не дрогнул, не струсил, не отступил…

А мне пришлось расстаться с ним в тот апрельский погожий день — и уже навсегда. «Парабеллум» я хотела вернуть Крутову сразу же после нашей свадьбы — ведь рядом со мной должен был появиться постоянный и надежный защитник. Но этого не случилось, и пистолет так и остался лежать в коробке из-под обуви на антресолях московской квартиры тети Тани.

Прошло два года. Я уже самостоятельно проводила простые операции вроде удаления аппендикса, и Светлана Николаевна говорила, что скоро меня ждут более серьезные задачи. Мама слушала ее похвалу в мой адрес с большой радостью. Будни провинциальной больницы были полны упорного и самоотверженного труда большинства из докторов, медицинских сестер и лаборанток, строго выполняющих свои обязанности и верных древней клятве Гиппократа. И я всячески старалась соответствовать тем критериям врача, которые установились в городской больнице Дубровска много лет назад.

В личной жизни ничего не менялось. За мной попытался было ухаживать заведующий рентгенологическим отделением разведенный Борис Борисович, но ему было хорошо за сорок, у него имелся взрослый сын от первого брака, да и выглядел этот «не первой свежести жених» не слишком презентабельно — невысокий, рыхлый, с невыразительным бледным лицом. Я ему вежливо, но решительно посоветовала искать семейное счастье с какой-нибудь другой женщиной. Мама только рассмеялась, услышав эту комедийную историю, а потом сказала уже серьезным тоном:

— Но замуж тебе все равно пора, дочка, годы-то идут.

Я в ответ промолчала…

А в июне произошло два события, разом для меня все изменившие. Сначала позвонила из Москвы тетя Таня и сообщила, что ее кладут в стационар. Я взяла неделю отпуска за свой счет и, прибыв в столицу, первым делом приехала в больницу и переговорила с палатным врачом из кардиологии. Пожилой мужчина с бородкой клинышком сообщил мне очень неприятную новость — у тети диагностировали перенесенный на ногах инфаркт, состояние сердца было критическим, и требовалась немедленная операция.

Она прошла на следующий день, и поначалу результат выглядел оптимистичным, но ночью тетю Таню поместили в реанимацию, а к утру ее не стало. Скромные похороны организовали мы с мамой, других близких родственников у незамужней сестры отца не оказалось. Через неделю нас пригласили к нотариусу, и выяснилось, что свою двухкомнатную квартиру тетя завещала мне.

На нашем маленьком семейном совете активно обсуждался вопрос, как следует поступить с этим достойным представителем московской недвижимости. Мама предложила мне продолжать жить и работать в Дубровске, а квартиру сдавать. Я после некоторых колебаний поддержала ее точку зрения, но уже в конце месяца услышала в трубке мобильного голос Лены Кисленко. Ее звонок стал для меня полной неожиданностью, после окончания академии мы не встречались, не общались и, казалось, давно забыли друг о друге. Но нет, Лена поинтересовалась, как идут мои дела, и сообщила, что она окончила в alma mater ординатуру по пластической хирургии и уже год работает в клинике «Афродита».

— У нас появились вакансии, Ника, я рассказала о тебе, и главный сказал, что такие специалисты ему нужны.

Я удивилась:

— Но ведь в моей биографии такой ординатуры не было, как же он примет меня?

Лена прояснила сложившуюся ситуацию:

— Ну, год тебе придется поучиться очно в специализированном центре переподготовки для пластических хирургов, «Афродита» с ним давно сотрудничает. Вообще-то туда принимают только с пятилетним стажем, но главный договорится, и для тебя сделают исключение. Только надо торопиться, говорят, что скоро правила ужесточат и получить такую специализацию можно будет только в ординатуре. Короче, решай, дорогуша, но помни, что время — деньги, смотри не опоздай!

Я взяла тайм-аут на сутки. Мама, услышав о полученном предложении, надолго задумалась, а потом сказала:

— Что же, доченька, даже не знаю, какой тебе дать совет. Конечно, в нашей больнице тебя ценят и уважают, но оклады у провинциальных врачей несравнимы с зарплатами в пластической хирургии. Возможно, это твой единственный шанс начать хорошо зарабатывать и стать независимой, если им не воспользуешься — будешь потом переживать всю оставшуюся жизнь.

На следующий день я позвонила Кисленко и дала согласие. И закрутилась карусель встреч, собеседований, тестирований. Сначала со мной поговорил в белом здании на Юго-Западе Москвы Геннадий Иванович Самохин, главный врач клиники пластической хирургии «Афродита». Дородный, вальяжный блондин лет пятидесяти, он задал несколько вопросов профессионального характера, потом улыбнулся и спросил:

— Вы не слишком брезгливы, Вероника, с нервами у вас все в порядке?

Я пожала плечами:

— Со стороны виднее, но думаю, что соответствую названным вами критериям.

Самохин усмехнулся и добавил:

— Учтите, трудиться придется в условиях постоянного стресса, одна ваша ошибка чревата большими неприятностями. Рабочий день у нас ненормированный, операции длятся по многу часов. Пациенты — люди небедные, но они бывают капризными, нервными, неблагодарными, могут оставаться недовольными результатами изменения своей внешности, требовать компенсации нанесенного, по их мнению, ущерба через суд. Вы к такому готовы?

Я молча кивнула, а он продолжил:

— Но и оплачивается наш труд весьма достойно, кроме того, вы будете дарить людям красоту и, возможно, будущее счастье. Кстати, познакомитесь с известными людьми из шоу-бизнеса, и не только, редко у кого нет хотя бы каких-то претензий к своим лицам и фигурам. Хорошо, будем считать, что мы договорились. Я позвоню проректору спецкурсов, можете подавать документы на зачисление.

* * *

Потом были беседы и тесты в Центре переподготовки на предмет моей профессиональной пригодности для пластической хирургии, год напряженной учебы, практика в «Афродите». Жить я стала в ставшей моей квартире в доме на Флотской улице, ездить на курсы приходилось до станции метро «Ботанический сад», в клинику — до «Юго-Западной».

И через год, жарким летним днем, я переступила порог «Афродиты» уже в качестве сертифицированного специалиста индустрии красоты.

Первое время у меня снова появился куратор — главный врач Самохин. У него было чему поучиться, поскольку Геннадий Иванович сам соответствовал всем тем жестким требованиям, которые предъявлял к своим сотрудникам. И я старалась оправдать его доверие.

В короткие перерывы мы с Леной Кислен-ко, ставшей по мужу Полянской, спускались на первый этаж в буфет, пили кофе и разговаривали. Лена вышла недавно замуж за молодого врача-стоматолога, работающего у ее отца, заводить детей они пока не планировали, желая пожить для себя. Вообще о Полянской я слышала в клинике не слишком впечатляющие отзывы, ее считали посредственным специалистом и доверяли лишь не слишком сложные манипуляции вроде удаления бородавок и жировиков.