Рожденная заново - Елена Рахманова

– Спасибо, – пробормотала Александра. – Можно я слезу?

Роман недоуменно оглянулся на нее.

– Пожалуйста… А что, уже надоело? – поинтересовался он.

Молодая женщина неловко пожала плечами:

– Не то чтобы надоело. Просто я несколько иначе представляла себе поездку верхом.

– А-а… – понимающе протянул ее спутник и в мгновение ока оказался в седле позади нее. Александра даже ойкнуть не успела.

Волхин пошел неспешной размеренной рысью, потом прибавил шагу и перешел на галоп. Она не сразу приноровилась к движениям лошади, таким разным по характеру и темпу. Затем пришли свойства иного ощущения, волнующие в тысячу раз сильнее. Спиной, ногами, руками она чувствовала прикосновения мужчины, не оставившие ее равнодушной. Александра словно срослась с ним и уже могла предугадать, как то или иное напряжение его мышц или жест скажется на поведении лошади.

Они стали как бы единым целым, и молодая женщина многое отдала бы, чтобы эта прогулка по лесу длилась и длилась. Длилась до бесконечности. Роман будто сжимал ее в объятиях, и в какой-то момент Александра закрыла глаза, чтобы полнее отдаться будоражащим все ее женское существо переживаниям…

Все окончилось так же внезапно, как и началось. Она по-прежнему сидела на лошади, а Роман стоял чуть поодаль, глядя в сторону. Понурившийся Волхин снова стал похож на крестьянского савраску, в которого превратился из лихого скакуна словно по мановению волшебной палочки невидимой лесной феи.

– Я, пожалуй, все-таки слезу, – пробормотала Александра и собралась было сползти с благородного животного на землю.

– Не стоит, – остановил ее Роман. – До вашего дома рукой подать.

Он молча повел лошадь в поводу. Александра так же молча восседала в седле, покачиваясь в такт шагам Волхина. Сейчас ей было глубоко плевать, как она выглядит со стороны. Что-то произошло между ними, что-то важное. Она не рискнула бы дать случившемуся более точное определение, но Александра знала наверняка: мужчина, на которого она боялась сейчас даже взглянуть, тоже будет вспоминать их скачку в обнимку по лесной дороге. Вспоминать, лежа ночью без сна в своем пустом одиноком доме…

Он не знал, спит девушка или только притворяется. Но и в том и в другом случаях это позволяло, не таясь, наслаждаться видом обворожительной обнаженной спины и очаровательной розовой пятки. Все остальное скрывала смятая шелковая простыня цвета топленого молока.

Ему вдруг пришло на ум, что между словами «обнаженная» и «голая» пролегает пропасть, почти непреодолимая, эротико-чувственного восприятия. Голым может быть преимущественно то, что хочется скрыть, но внезапно, помимо желания, предстает на всеобщее обозрение. Недаром же, когда употребляют выражение «голая правда», так и просится эпитет «неприглядная». Тогда как от слова «обнаженная» веет Академией художеств, выставочными залами, всеобщим, апробированным веками восхищением и преклонением.

Кто-то из знакомых говорил ему, что один из искусствоведов старой школы патетически восклицал, указывая студентам на изображение Венеры Милосской: «Нет, она не обнажена! Она одета красотою!» И с этим Венчик не мог не согласиться, ибо был эстетом от кончиков ногтей и до глубины души.

Очередная малышка – это чтобы не надо было напрягаться, запоминая новое имя, – устраивала его во всех отношениях. Вот только беда – девушка досталась ему, так сказать, во временное пользование, пока ее основной возлюбленный – известный кардиохирург – присутствовал на заседаниях Всемирного конгресса по делам сердечным в Мадриде, а потом вместе с супругой собирался провести месяц на Канарах.

Малышка с томной грацией изменила позу. Венчик удовлетворенно вздохнул и поудобнее устроился в кресле: простыня сползла ниже, дав еще больше пищи его богатому воображению.

Впрочем, как зовут именно эту девушку, он запомнил сразу. Уж очень необычное было у нее имя – Милолика. Конечно, родители-врачи рисковали, нарекая так новорожденную, но они, что называется, попали в точку. Внешность девушки вполне соответствовала имени, а тягу к медицине, точнее к медикам, она явно впитала с молоком матери. Правда, той было невдомек, с чем успешно сочетает занятия в медвузе ее Ликочка…

«А с чем сочетает безделье моя Александра? – пришла на ум неожиданная мысль. – Просто ничего не делать она не может, это не в ее духе. Значит, наверняка нашла себе занятие или…» Вот именно «или». Александра была женщина самостоятельная, целеустремленная, с сильным характером, только представления о взаимоотношениях между полами имела, на взгляд Венчика, неимоверно устаревшие. Излишне романтические, что ли? Поэтому и «западала» на мужчин – этаких рыцарей без страха и упрека, которые на поверку оказывались пустозвонами и показушниками. Тут-то он и приходил на выручку, тактично и без моральных травм для обеих сторон восстанавливая статус-кво.

Однако и на старуху, как известно, бывает проруха. Где-то да и упустит он момент, а тогда пиши пропало – претендент на сердце и руку его супруги может оказаться позубастее его самого. Вот поэтому взятое с него Александрой обещание не беспокоить ее до возвращения в Москву очень тяготило Венчика. И прежде всего своей экстраординарностью в их устоявшемся стиле общения.

Ну что стоило созваниваться время от времени! Так нет, заявила, что отключит сотовый, и отключила-таки. Во всяком случае, попытки связаться с ней ни к чему не привели. Правда, она сказала, что оставит свои координаты верному человеку. Но кому? Альбине? Та клятвенно заверила, что понятия не имеет, где именно отдыхает начальница. Знает только, что где-то на юге Франции. Даже если и солгала, то ситуацию это не меняло. Можно было, конечно, самостоятельно приступить к поискам. Но если задуматься, не порет ли он горячку раньше времени?

Даже сытая, довольная жизнь может запросто осточертеть. Что же говорить о постоянном напряжении всех сил, в котором Александра пребывала в последнее время. Ничего удивительного, что ей не хотелось видеть или слышать никого из привычного окружения…

Милолика энергично перекатилась с боку на бок и потянулась, на этот раз демонстрируя себя во всей красе. Действительно, прав был профессор-искусствовед: о, эти древние умели ценить прекрасное во всех его проявлениях!

– Малышка, ну сколько можно спать, я уже весь извелся, – промурлыкал Венчик, поднимаясь из кресла.

Пушистые светлые ресницы дрогнули, и на него уставился небесно-голубой глазок, другой же остался зажмуренным, что придало округлому личику с аккуратненьким подбородком лукавое и одновременно обиженное выражение.

– Это я извелась, ожидая, когда ты вспомнишь о моем существовании, – в том ему ответила проницательная красотка.

И Венчик понял, что должен немедленно загладить свою невнимательность. Что ж, как говорится, с радостью и превеликим удовольствием!..

Ласки, объятия, поцелуи… О них Тина вспоминала со сладостной дрожью, но дальше этого дело не пошло. Уж слишком маленьким и неустойчивым казалось их суденышко для того, чтобы довериться ему и забыть обо всем на свете. Такое возможно, лишь если охвачен безумной страстью.