Я возьму твою дочь - Сабина Тислер

Наконец Энгельберт вскрикнул и потерял сознание, лежа на казавшемся безжизненным теле.

На улице последние гости орали матросские песни.

Неле пошевелилась, судорожно вздохнула, опустила юбку и повернулась набок, скрючившись, как эмбрион.

Энгельберт с трудом поднялся на ноги. Между громким пением и криками пьяных ему послышалось, что кто-то зовет Неле.

Он, едва держась на ногах и спотыкаясь, вышел из сарая. Праздничная площадь была практически пуста, двое парней уже демонтировали музыкальную установку и составляли штабелями пустые ящики из-под пива.

Хеннинг сидел с тремя какими-то людьми за последней рюмкой, причем один из них уже уронил голову на руку и спал на столе. Остальные молчали, уставившись на последние бутылочки с «Кюммерлингом».

Хеннинг увидел Энгельберта, подходившего к ним, и поднялся из-за стола.

– Идем, – только и сказал он.

Они с трудом, покачиваясь, пошли в ночь. До дома пастора и оттуда по проселочной дороге, которая вела к усадьбе родителей Хеннинга. Метров через сто Энгельберт остановился, хватая ртом воздух, и его стошнило. Хеннинг подхватил его и потащил дальше.

Оставалось всего лишь около пятидесяти метров до усадьбы.

За селом уличных фонарей не было, и темнота поглотила обоих. Ничего не выдавало, что кто-то ночью был на улице.

Добравшись до усадьбы, Хеннинг увидел, какой у Энгельберта отвратительный вид. Тот снова судорожно боролся с приступами тошноты.

Он закинул руку Энгельберта себе на плечи, потащил его по лестнице вверх, заволок в спальню, стянул с него куртку и брюки и с трудом уложил его на кровать. Энгельберт мгновенно впал в сон, скорее похожий на состояние комы.

Хеннинг снова вышел из дома и бросился обратно на праздничную площадь.

Карманным фонариком он осветил сарай. Неле здесь уже не было.

Бруно проснулся от какого-то нехорошего предчувствия. Hочь была такой тихой, что ему даже стало страшно. Он пару раз повернулся с боку на бок и попытался успокоиться, уговаривая себя, что это просто плод воображения, скорее он должен был бы беспокоиться, если бы слышал шум, но ничего не помогало. Сердце его билось так, что чуть ли не выскакивало из груди. О том, чтобы спать дальше, нечего было и думать.

Он включил ночник, сунул ноги в тапочки и набросил на плечи купальный халат. Потом тихо вышел из спальни и прошел по коридору, всего лишь на две двери вправо.

Он открыл дверь. Фонарь на улице светил прямо в окно, гардина была не задернута, и этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, что постель Неле пуста и даже не разобрана. Бруно чувствовал себя так, будто ему с такой силой сдавили грудную клетку, что перекрыли дыхание.

– Неле! – прошептал он. – Девочка моя! Где ты?

Он включил свет в комнате Неле, в коридоре и на лестнице. Потом спустился в кухню, нашел свои очки для чтения, которые лежали на книжечке с кроссвордами, и посмотрел на часы. Половина четвертого. Праздник давно закончился, а Неле все еще не было дома. Такого никогда не бывало.

Так быстро, насколько позволяло больное сердце, Бруно побежал по лестнице в спальню и трясущимися руками оделся. Ему с трудом удалось застегнуть пуговицы на брюках – так тряслись руки.

Потом он выскочил из дома и побежал вниз по улице.

– Неле! – снова и снова звал он.

Ответа не было. Ясени шумели на ветру, кроме этого он не слышал ни звука. Даже ни одна машина не ехала по дороге.

– Неле!

У старого кузнеца по щекам бежали слезы, потому что в глубине души он уже знал, что надежды никакой нет.

В конце концов он позвонил в дверь бургомистра Уве.

Прошло несколько минут, пока Уве открыл дверь.

– Бруно! Что случилось?

– Неле исчезла! Ее нет в постели, нет дома, нигде нет.

Теперь Бруно плакал уже по-настоящему.

– Заходи! – сказал Уве и отступил в сторону.

Они сели в кухне за стол. Уве вытащил бутылку «Корна», ржаной водки, и открутил пробку.

– Рассказывай, – сказал он.

– Да тут и рассказывать нечего. В половине двенадцатого я ушел с праздника. Неле не захотела идти со мной. Она так любит музыку, и время от времени ей хочется потанцевать. Так, для себя, понимаешь?

– Да, я понимаю.

– Ну вот, я отправился домой, а Неле сказал, чтобы она не слишком долго тут оставалась. Она кивнула. Дома я лег спать и сразу же уснул. И только сейчас проснулся от какого-то нехорошего предчувствия. Я встал и увидел, что ее нет. Ее вообще еще дома не было. Я обежал всю деревню, кричал, звал… Но Неле нигде нет.

– Слушай, Бруно, – сказал Уве и налил ему двойную порцию шнапса, – среди ночи мы ничего не сможем сделать. Искать в темноте – гиблое дело. Но ты не отчаивайся. Может быть, она у какого-нибудь друга. Если завтра с утра Неле не появится, мы начнем ее искать, о'кей?

Бруно покачал головой.

– Постарайся успокоиться и поспать еще пару часов. Сейчас я тебе точно ничем не могу помочь. – Уве поднялся. – Не вешай нос, Бруно. Все будет хорошо.

И он по-дружески похлопал его по плечу.

Бруно поднялся, оставил нетронутый шнапс на столе и молча вышел из кухни.

Уве смотрел, как он шел по улице. Обессиленный и согнутый больше обычного.

«Проклятье», – подумал бургомистр.

И в этот момент понял, что хорошо уже не будет.

На следующий день в половине первого Хеннинг растолкал Энгельберта.

– Эй, вставай! Тут такое случилось!

Энгельберт с трудом раскрыл глаза.

– Моя голова… – прошептал он.

Хеннинг сунул другу в руку две таблетки аспирина и поддержал его голову, чтобы тот сумел проглотить их, запивая водой.

– Ты хоть чуть-чуть соображаешь? Я могу с тобой говорить?

Энгельберт кивнул и сунул подушку себе под спину, чтобы сесть более или менее прямо, но голова заболела еще сильнее, так, что его перекосило.

– Неле мертва, – сказал Хеннинг. – Ее нашли в заливе сегодня утром. Никто не знает, почему она утонула. То ли это самоубийство, то ли несчастный случай.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Энгельберт.

– Тогда я тебе объясню. Ты помнишь тот сарай?

Энгельберт кивнул.

– Когда я смылся, ты оставался с Неле. Ты что с ней сделал, дерьмо ты проклятое?

Энгельберт судорожно пытался сложить обрывки воспоминаний в своей раскалывавшейся от боли голове. Там был сарай. Да. И Неле на полу с широко раскрытыми от ужаса глазами. Он зажал ей рот и нос, чтобы она не кричала. Больше никаких картинок не было. Только эти глаза.