От кутюр - Джейсон Томас

Сильвия вызвала своим ключом лифт. Когда гостьи вошли в него, она повернула ключ в замке, чтобы пассажирки проследовали до первого этажа без остановок.

Марти и Марселла отошли на приличное расстояние от здания «Высокой моды», прежде чем обменяться впечатлениями от ленча и Сильвии Хэррингтон. Лифты, особенно в крупных корпорациях, обычно прослушивались. На тот случай, если в «Высокой моде» было так же, Марти решила прокомментировать внешность Сильвии, но отказалась от этого развлечения — на карту было поставлено слишком многое. У себя в пентхаусе Сильвия Хэррингтон ничего не услышала.

— Ты не против рассказать мне, что происходит? — Марселла остановилась на тротуаре Парк-авеню. — Все это было как-то не похоже на милый светский ленч. Вы с Солом что-то задумали?

Марселла всегда отличалась сообразительностью. Именно это всегда притягивало в ней — настороженность, сообразительность.

— Извини, милая, пока я ничего не могу тебе сказать. Скоро ты все узнаешь. А пока мы здесь, давай поглазеем на людей у Блумингдейла.

— Ты хочешь сказать, что готова пройти пешком всю дорогу до Блумингдейла? Ты можешь потерять свой имидж истинной моторизованной калифорнийки. И в самом деле что-то происходит.

— Я просто чувствую прилив энергии. Давай посмотрим, удастся ли тебе догнать эту пожилую даму.

И с этими словами Марти зашагала по Парк-авеню.

Зимний дождь на Манхэттене сделал все звуки острова более явственными. А ночью это чувствовалось еще сильнее. Вой сирены где-то на Первой авеню разносился на многие кварталы. Нескончаемый стук дождя по тротуару казался почти колокольным звоном, но те же капли, падавшие в слякоть, слышны не были. Голоса Нью-Йорка сделались более резкими и пронзительными: какая-то сумасшедшая бродяжка-женщина кружила вокруг Греймерси-парка, выкрикивая оскорбления, связанные с размытой, но не забытой обидой из прошлого; пара городских хлыщей прогуливалась, переговариваясь театральными голосами о том, что они жители Нью-Йорка, живущие в Нью-Йорке; мусорщики жаловались на дождь, или на холод, или на жару, или на запахи города; водитель такси занимался своим обычным для Бруклина бизнесом, взимая за проезд обычную ночную плату.

Обычно эти звуки казались Марселле Тодд симфонией. Они подтверждали, что она находится в самом волнующем городе мира… на вершине… именно там, где она всегда хотела оказаться.

Но в этот вечер все было по-другому.

Что-то должно было произойти. Какое-то предчувствие предупреждало Марселлу о надвигающихся трудностях. Не то чтобы она не могла справиться с любой проблемой. Трудности на работе никогда не лишали ее сна. Даже романтические переживания не рождали в ней внутренней паники. Она была способной, находчивой Марселлой Тодд, которая только расцветала при встрече с трудностями.

А это предчувствие появлялось тогда, когда должно было произойти нечто, не поддающееся ее контролю. Она и раньше испытывала это ощущение, когда сердце колотится в груди, а по спине пробегает холодок. Так было в тот день, когда доктор Эзбо объявил ей, что она беременна Дианой, и в ту ночь, когда Рэнди пытался ее задушить.

Марселла содрогнулась, лежа в постели.

Где-то на Парк-авеню произошла авария. В Нью-Йорке можно по звуку определить, сколько машин столкнулось. Автомобиль врезался в металлический столб фонаря. Утром, когда Марселла пойдет на работу, аварийная служба будет восстанавливать столб, а когда она будет возвращаться вечером, от столкновения не останется и следа. Там же, на Парк-авеню, раздался густой рев пожарной сирены, наверное, автомобиль загорелся или произошла утечка газа из резервуара под фонарем. Пронзительный вой машины «скорой помощи» сообщил, что она едет забрать своего пациента. Хлопнули дверцы. Раздался возглас боли. Снова послышалась сирена.

Марселла устроилась поудобнее на подушках, громоздившихся в изголовье кровати. Провела ладонью по гладкому шелку ночной рубашки, чувствуя под ним крепкие мышцы своих ног. После крика боли в Нью-Йорке так успокоительно ощутить себя целой и невредимой. Как утешительно знать, что этот крик боли исторг не ты.

«Сумасшествие какое-то, — подумала Марселла. — У меня разыгралось воображение». Вот и все. Усилием воли она постаралась вернуть своему сердцу нормальный ритм. В конце концов, она не принадлежит к числу истеричек, которые без всякой причины доводят себя до безумия.

Глубокий вдох. Один-два-три-четыре. Выдох. Один-два-три-четыре. Уже лучше. Все пройдет. Пройдет. Засыпай. Закрой глаза. Спи. Атлас такой гладкий, прохладный и приятный. Вот и хорошо. В голове у Марселлы прояснилось, и ее мысли устремились к более приятным вещам, теплу, теплым рукам. Теплым рукам Берта, обнимающим…

Зазвонил телефон.

У Марселлы перехватило дыхание. Все мышцы напряглись. Она взяла трубку.

— Да, — произнесла она.

— Марселла.

Прошедшие десятилетия не изменили властный, обвиняющий голос на другом конце провода. Все было так же, когда Марселла была ребенком. И когда была подростком. И когда стала домохозяйкой… домохозяйкой… да, это именно то слово… Ничего не изменилось, когда она добилась успеха. Обвиняющий!

— Мама!

— Диана убежала!

— Убежала! Куда убежала? — Марселла боролась с нарастающей паникой.

— Если бы я знала, я бы не стала беспокоить тебя из-за твоей собственной дочери. — Да, обвиняющий. По-прежнему обвиняющий тон. — Я позвонила в полицию, но они сказали, что им еще рано вмешиваться.

— Почему, мама?

— Откуда я знаю? Она такая же, как ты. Она ничего не слушает. Делает только то, что хочет. Я слишком стара для всего этого. Мой врач говорит…

— Пожалуйста, мама. — Марселла постаралась взять себя в руки. — Должна быть какая-то причина.

— Ты знаешь, какое у меня давление…

— Я хочу знать о Диане! — Марселла была непреклонна.

— Ну еще бы!

— Когда она убежала?

— Часов в шесть вечера. Выскочила из дома.

— Вы поругались.

— Я просто пытаюсь как следует воспитать твою дочь, единственным способом, который мне известен.

— Из-за чего вы поссорились?

— Ты не одобришь, но тогда ты сама должна следить за ней. Каждый Божий день.

Марселла знала, что ее мать права. Она обделяла свою дочь чувствами. Да, деньги, которые она зарабатывала, помогали сохранять обшитый досками идиллический домик на Корт-стрит в Кенфилде вместе с его штакетником. Все было почти потеряно, разрушено, но она спасла все это, каждый месяц посылая чек на полторы тысячи долларов. Она следила за крышей над головой своей матери, а та, в свою очередь, следила за Дианой. Если бы Марселла сама воспитывала дочь, у нее не осталось бы времени на работу, ее высокооплачиваемую работу. Работу, которая была ее жизнью.