Ящик Пандоры  - Бернард Вербер

– Все Афины смеялись над его «придуманной» цивилизацией мудрецов на острове за Геркулесовыми столбами. Его высмеивали, вышучивали, на него рисовали карикатуры.

– Значит, ты хорошо знал, что тебя ждет, Рене. Зачем тогда упорствуешь в своем бреде?

– Я узнал на сеансе гипноза, что когда-то был атлантом.

– Что? Ты вернулся к гипнотизерше? Не послушал меня, снова позволил этой лгунье манипулировать тобой?

– Нет, я устроил сеанс самогипноза. На этот раз никакого влияния со стороны. Получилось еще невероятнее, чем раньше! Я очутился там, вот прямо как тут, сейчас. Удивительнее всего была расслабленность Геба.

Элоди возмущенно трясет головой.

– Сейчас я дам тебе научное объяснение того, что ты пережил. Ты видел сон. Ты уснул, все это тебе приснилось, а потом ты убедил себя, что это был сеанс гипноза. В этом нет ничего предосудительного. Но смешивать это с работой – неоправданный профессиональный риск.

– Вот и Пинель пугал меня тем же.

Они встают и идут на раздачу. Там Рене продолжает:

– Получается, чтобы сделать приятное невежественному большинству, надо замалчивать правду и распространять ложь?

Она выбирает кускус и большой кусок тушеной баранины, он – чечевицу и тофу.

– Так ты искренне веришь в это? – спрашивает она его за столом.

– Теперь – да. Клянусь тебе, это никакой не бред и не сон. Все очень четко. Человек, с которым я беседую, – настоящая личность и сильно отличается от меня. Он – сама безмятежность, я же – комок нервов. Ему незнаком стресс, незнаком страх, он не ведает тревог. Величайшая мудрость атлантов выражена короткой фразой: «Ничего, не беда». Кажется, услышав от меня, что через 12 000 лет они станут всего лишь мифом, он впервые в жизни чем-то озаботился.

Она внимательно на него смотрит.

– Ты недооцениваешь манипуляторские способности людей, однажды получивших доступ к твоему подсознанию. Я тебя знаю, Рене. Ты любишь все чудесное, потому что ты по-прежнему дитя, которому подавай занимательные истории. В этом твоя прелесть, но в этом и слабость. Манипулировать тобой может любая женщина, а уж о гипнотизерше и говорить нечего. В этом мы с тобой похожи, Рене. Нас легко обвести вокруг пальца, потому что нам страсть как хочется удивляться. Поэтому любой, кому удастся показать нам ловкий фокус, может вить из нас веревки. Меня водят за нос мужчины, тебя – женщины.

– Не вижу связи.

– Я не преувеличиваю. Мы оба холосты. Нам не удается личная жизнь. Партнеры злоупотребили нашим простодушием…

Вместо ответа он принимается за еду. Вспоминая свои прежние связи, он вынужден признать, что, как и Элоди, до сих пор не встретил правильного человека. Жуя, он погружается в воспоминания.

В юности он был робким, желание заставляло его заикаться и дрожать. Первый секс произошел у него в 23 года.

Потом он встретил Жюстин, такую же, как он, студентку исторического факультета, разбитную красотку. Она вызывающе одевалась, все молодые люди пытались ее соблазнить. Однажды на факультетской вечеринке он, подвыпив, набрался храбрости и поцеловал ее.

Вместо того чтобы его оттолкнуть, она предупредила: «Я пожирательница мужчин. Все твои предшественники покончили с собой или загремели в психушку. Ты уверен, что хочешь того же?»

Он так расхрабрился, что ответил: «Эрос и Танатос неразделимы, это две сильнейшие эмоции: тяга к жизни и тяга к смерти».

Она поцеловала его взасос, потащила в туалет и там села на него верхом. Инициатива была ее.

Так завязались отношения – весьма странные: она вечно опаздывала, в последний момент отменяла свидания, но в тех редких случаях, когда она соглашалась увидеться, все получалось грандиозно.

Он влюбился, вернее сказать, втрескался, чему сам был не рад: он воспринимал эти отношения как падение, даже вырождение. Он находился в оцепенении, как самец богомола, безропотно позволяющий своей самке его пожирать.

Жюстин нравилось предаваться страсти в самых неподобающих местах: сначала это были туалет, лифт, автомобиль, потом шкаф в мебельном магазине, задний двор жилого дома, лес, однажды даже железнодорожные пути действующего пригородного направления.

Эрос и Танатос.

Она была непревзойденной секс-наставницей. Обожала ролевые игры. Имела целый чемодан секс-игрушек, всевозможных нарядов и белья. Занимаясь с Жюстин любовью, всегда надо было ждать сюрприза. Она была зачинщицей всяческих безумств. Он замечал завистливые взгляды друзей, не понимавших, почему она выбрала его.

Как узнал Рене, она не довольствовалась им одним и спала с другими, но это ему не мешало.

Чему эта связь мешала, так это учебе. Он проваливал один экзамен за другим. Такова была неизбежная плата. Жюстин превратилась в его наваждение. Он только о ней и говорил, только о ней и думал.

Рене мог сказать, что имел на счету настоящий большой роман, с той оговоркой, что его чувство не встречало взаимности. Жюстин любила, когда ее любили, но не испытывала к нему таких же сильных чувств. Ей нужно было выяснить, до какой степени она способна свести мужчину с ума, и, получив желанное доказательство, она охладевала, как ребенок, наигравшийся с куклой.

Поэтому наступил день, когда она объявила, что больше не желает с ним встречаться. Он надеялся, что она передумает, но она уже на следующий день появилась в обществе другого однокурсника. У него было чувство, что все вокруг рушится.

Столкнувшись с ним – бледным, не сводящим с нее лихорадочных глаз, – она преспокойно бросила: «Удивляться нечему, я тебя предупреждала».

Выздоровление заняло много времени.

Потом он стал встречаться с гораздо более спокойной молодой женщиной, с которой ему было скучно. «Вкусившему перчика другая еда кажется пресной», – говаривал его отец.

Партнерши менялись, пока он не повстречал Агрипину, кинохудожника по спецэффектам. Агрипина, конечно, не была такой пожирательницей, как Жюстина, но имела свой грешок – пила. Выпив, она полностью теряла самоконтроль. Однажды, обезумев, она воткнула ему в руку вилку. После этого Рене принял два решения: расстаться с Агрипиной и отказаться от намерения создать пару.

Он посвятил себя страсти к истории и получал от этой интеллектуальной деятельности эмоциональный заряд – не такой мощный, конечно, как от сочетания Эроса и Танатоса, но достаточный для того, чтобы его жизнь имела какой-то смысл. Начав преподавать в лицее, он мог делиться своими знаниями. Потом, познакомившись с Элоди, он убедился, что отношения мужчины и женщины не обязательно либо пресные, либо перченые, либо любовь, либо вражда. Оказалось, они могут умиротворять.

Они решили быть сообщниками, связанными желанием не заблуждаться насчет возможности создать идеальную пару. Они ежедневно вместе обедали и раз в неделю ужинали. «Все достоинства пары без всяких неудобств», как говаривала Элоди.