Деревянные актеры - Елена Яковлевна Данько

Мне тоже давно хотелось сделать, чтобы мой Пульчинелла раскрывал рот, да у меня все времени не было сделать это. Теперь я осторожно выпилил у Пульчинеллы подбородочек вместе с нижней губой, прикрепил его с боков проволочками к щекам и провел нитки. Если потянуть одну нитку, — подбородочек опускался вниз, и Пульчинелла раскрывал рот; если дернуть другую, — подбородочек становился на место. Издали казалось, что Пульчинелла и впрямь смеется.

Мейстер Вальтер любовался им от души.

— Кашперле! — вдруг воскликнул он. — Это будет самый чудесный Кашперле в Баварии! — И его ловкая рука живо содрала белый колпачок, закрывавший головку Пульчинеллы.

— Теперь его надо одеть в красную курточку и желтый колпачок. Марта, это твое дело! — И мейстер Вальтер обернулся к поджидавшему его плотнику.

Я снял с Пульчинеллы белый балахончик. Мне было грустно. Здесь никто не любит Пульчинеллу, здесь знают только своего Кашперле! Мне вспомнилось, как я выкраивал белый балахончик и пришивал широкую оборку к воротнику, сидя на чердаке у дяди Джузеппе. Голуби ворковали на площади Сан-Марко. Теперь я был на чужой стороне. Пульчинелла улыбался все так же беззаботно.

Бережно сложив колпачок и балахончик, я спрятал их в свой мешок. Марта быстро сшила красную курточку и желтый колпачок.

Так Пульчинелла превратился в Кашперле.

Доктор Фауст

«Жизнь, деяния и гибель знаменитого

доктора Иоганна Фауста

в четырех действиях,

с участием Кашперле

и правдивой картиной подземного царства»

— так было написано большими буквами на афише у входа в балаганчик. Паскуале перевел мне ее.

Фауст

Кругом шумела ярмарка. Карусели вертелись. Качели взлетали со скрипом, взметая над толпой яркие юбки девушек. У ларьков шел торг.

Суровые крестьяне в толстых куртках, парни, девушки и светлоголовые, краснощекие ребята толпились у окошечка, за которым фрау Эльза получала деньги за вход.

— А будет очень страшно, мейстер Вальтер? — спрашивала быстроглазая девушка у входа. — Я страсть как боюсь чертей!

— А ты закрой глаза, чуть увидишь чорта, и сиди так. Только провались я на этом месте, если кто-нибудь не поцелует тебя в розовые губки! — отвечал мейстер Вальтер.

Девушка засмеялась, закрывшись рукавом. Подруги толкали ее в балаганчик.

— Ну полно вам, хохотуньи! — заворчала старушка, протискиваясь за ними. — Люди в театр идут, а они хи-хи да ха-ха!

В балаганчике все сидели чинно и тихо. Я зажег свечи. Нынче я работал внизу, а Паскуале вытвердил свои роли на зубок со слов Марты и уже водил кукол. Фрау Эльза сняла коричневый чехол со своей арфы, и ее худые пальцы задергали струны.

— Иозеф! — крикнул мейстер Вальтер.

Я поднял занавес. Чуть слышный шопот пробежал по рядам.

Доктор Фауст печально сидел в кресле, подперев голову рукой. На столе стоял глобус, лежали книги и горела малюсенькая свеча. Мейстер Вальтер говорил за Фауста что-то грустное. Потом Паскуале вывел белобрысого, длинноногого Вагнера, и, поговорив, Вагнер и Фауст ушли.

Тут послышалось знакомое верещанье, и на сцену припрыгивая выбежал мой Пульчинелла в желтом колпачке, с котомкой за спиной.

— Кашперле! — восторженно ахнули ребята.

Кашперле уселся в кресло и, стуча деревянным кулачком, стал кричать, чтобы ему подали жареную колбасу с луком. Прибежал испуганный Вагнер.

— Эй, малый, подавай колбасу, а то я все разнесу! — кричит Кашперле.

— Здесь не трактир, — говорит Вагнер, — здесь кабинет ученого!

— Моченого? Ну, давай мне гороху моченого с колбасой.

— Да ты кто такой?

— Я — парень молодой, Кашперле удалой, по свету шатаюсь, колбасой питаюсь!

— Поступай к моему доктору на службу!

— Ладно! — И Кашперле принялся плясать, подбрасывая котомку и вскрикивая «ю-хе!»

— Ю-хе! — радостно отозвались ребята.

Представление шло. Я то влезал под сцену и выставлял в люк чертиков, то напускал на сцену дыму так много, что передние ряды чихали, то жег красный бенгальский огонь, когда появлялся Мефистофель в красном плаще, то гремел железным листом, изображая гром.

Наконец Кашперле вышел на сцену с маленьким фонариком, как ночной сторож, и запел:

— Добрые люди, ложитесь спать, закрывайте ставни! Скоро черти унесут доктора Фауста!

В балаганчике стало так тихо, что я слышал сквозь занавеску громкое дыхание ребят.

Я ударил в железный лист двенадцать раз, будто часы пробили полночь, и зажег красный огонь.

Тогда декорации взвились кверху, открылось подземное царство, освещенное красным светом, и отовсюду полезли мохнатые чертенята, а Марта и Паскуале завыли, и… в публике поднялся такой вой и плач, что уже больше ничего не было слышно. Дети вопили, как поросята, женщины рыдали и всхлипывали, мужчины громыхали сапогами.

Чортик

Я еще погремел железным листом и опустил занавес. У меня на сердце стало тоскливо.

Зрители, толкаясь, выходили на улицу. Матери унимали ревущих ребят. Быстроглазая девушка была совсем бледная, и, наверное, у нее тряслись колени.

— Чего они испугались? Неужели они не знают, что это просто деревянные куклы, которых мы дергаем за нитки? — сказал я Паскуале. — Помнишь, как бывало веселились зрители, когда выходили из театра Мариано?

— Те ходят в театр, чтобы смеяться, а эти — чтобы дрожать и плакать, — ответил Паскуале.

Мы давали представления каждый день, и каждый день бывало то же самое.

В кабачке

— Ну, старый воробей, рассказывай, где летал, что видал, какие вести на хвосте принес? — говорил седой бочар, хлопая мейстера Вальтера по плечу.

Друзья угощали мейстера пивом. Дым от их трубок клубами застилал низкие своды подвального кабачка. Мы с Паскуале тоже сидели за столом.

— Ах, друзья сердечные, тараканы запечные, — смеялся мейстер Вальтер, — много мы видали, много слыхали, есть что порассказать, кабы знать, что никто мне соли на хвост не насыплет!

— Брось, мейстер! Мы — свои люди! — говорил худощавый сапожник, отхлебывая пиво.

— Постойте, пускай мейстер расскажет сначала, как его чуть не изжарили, — вмешался парень из пекарни, хохоча во весь рот.

— Тебя чуть не изжарили? Да какая же сковородка выдержит такого здоровенного быка? — лукаво подмигнул высокий молодой слесарь. — Кстати, куда девался твой Руди?

— Руди с