Таинственный труп - Жан-Франсуа Паро

— Ах, сударь, я ждала вас, — произнесла она, вертя в руках бильярдный шар.

— Я к услугам вашего величества.

— Я знаю, вы только что это снова доказали.

Николя отметил, что она по-прежнему делает ошибки во французском языке, хотя по сравнению с тем, как она говорила семь лет назад, когда только что приехала во Францию, она заметно преуспела в языке.

— …Вы выслушали госпожу Кампан?

— Да, ваше величество.

— И что вы скажете об этом деле?

— Мой ответ зависит от степени доверия ко мне вашего величества. Есть поступки, которые нельзя ни забывать, ни прощать. Осмелюсь утверждать, что королева должна себя вести осмотрительнее. Подделка подписи монарха является оскорблением величеств. Махинации этой женщины грозят расшатать основания трона.

Королева гордо вскинула голову.

— Кто осмелится угрожать мне и на чем основано ваше заявление, сударь?

— Пусть королева поймет меня правильно. При дворе и в городе есть множество лиц, настроенных неблагожелательно к вашим величествам. Уже много лет мне приходится иметь с ними дело!

— Вы считаете, я об этом не знаю?

— Тогда, рискуя вновь вызвать неудовольствие вашего величества, скажу, что вам следует действовать со всей строгостью и не бояться досужих разговоров…

Она так встрепенулась, что он решил, что в искренности своей зашел слишком далеко; однако это оказался жест не гнева, а отчаяния.

— Увы, сударь, что могу я сделать, если я даже не знаю, как выбраться из ловушки, куда я сама себя загнала? Я взываю к вашей преданности. Помогите мне.

— Однако моя преданность не безгранична, и я обязан предупредить об этом ваше величество.

— Что вы такое говорите, сударь?

— Вы можете полностью положиться на мою скромность, за исключением тех случаев, когда дело касается…

— Кого же?

— Короля, сударыня, короля, которому я принес клятву верности и обязался помогать, насколько хватит моих сил. Я поклялся на реликвиях святого Ремигия накануне церемонии коронации в Реймсе.

— Сударь, — с таким чувством произнесла королева, что Николя с трудом сдержал слезы умиления, — ах, я до сих пор вас не знала. Скажите, разве я могу довериться кому-либо другому, кроме вас? Знайте, королю известны все мои слабости. Он в курсе моего пристрастия к азартным играм… Он оплачивает мои проигрыши… столь… значительные этой зимой.

Она повернулась к окну и, устремив взор вдаль, надула губки, словно капризный ребенок.

— Я прибегла к посредничеству госпожи Каюэ де Вилле для получения ссуды из казначейства. Мои долги достигают четырехсот тысяч ливров. Я попросила ее раздобыть мне двести тысяч. Тогда я смогла бы поручиться, что выплачу остальные.

Он молчал, угнетенный открывшимися перед ним мрачными перспективами. Королева, позволившая себе добровольно ринуться в расставленные ей сети… о, сколько всего сможет теперь натворить эта интриганка!

— Так что вы понимаете, сударь, что снисходительность моя происходит отнюдь не от природной склонности, а из осторожности. Я отдаю себя в руки «кавалера из Компьеня»: теперь ему предстоит восстановить равновесие.

— Я сделаю все, что будет в моих силах. Смею надеяться, что слух об этом деле еще не прошел.

— Увы, если эта дама найдет деньги, она не станет прятаться…

— Сударыня, вам следовало бы отказаться от крайних способов…

— У меня много врагов, — помолчав, сказала она. — Вы знаете аббата Жоржеля? Это рука и жало принца Рогана, он пользовался этим жалом, когда был послом в Вене.

— Во время моей поездки в Австрию господин де Верженн и барон де Бретейль предостерегали меня против махинаций этого господина. По его вине я пережил немало неприятных минут…[15]И это еще мало сказано.

— Принц Роган, желая заполучить наследство монсеньора де Ларош-Эмона, а именно место главного раздатчика милостыни при особе короля, в качестве подкрепления своих притязаний выдвинул устное полуобещание короля, данное господину де Субизу и госпоже де Марсан, той самой, привязанность к которой его величество питает с самого детства. Когда стало ясно, что дни прелата сочтены, вся клика Роганов громко потребовала для кардинала нового поста…

Она возмущенно вскинула голову.

— Если это случится, для меня это будет большим несчастьем, ведь мне придется выносить его дерзости и интриги, от которых страдала моя матушка, когда он был послом в Вене. А зная себя, я не смогу не выказывать ему своего отвращения, ибо питаю к нему совершенно непреодолимую неприязнь. Относительно аббата мне известно, что в свое время его использовали для написания подложных писем за подписью императрицы… Он станет душой, действующим лицом и распорядителем клики, жертвой которой был и остается Бретейль, клики, презирающей меня, свою королеву, и не доверяющей мне.

— Я не могу поверить, что мошенница дерзнула обратиться к королеве, — произнес Николя.

— И правильно не верите, сударь, — бросила она, заливаясь краской. — Это господин де Сен-Шарль, интендант финансов, имеет доступ в мои апартаменты, и именно через него была передана просьба, без каких-либо предварительных переговоров.

— Теперь мне становится понятно. Пусть ваше величество успокоится. Все не так уж плохо, и дело не столь запутано, как кажется на первый взгляд.

— Да услышит вас Господь, сударь! — воскликнула она, протягивая ему руку для поцелуя.

Внизу возле малой лестницы его ожидала госпожа Кампан, надеявшаяся — как оказалось, напрасно — выяснить у него подробности разговора.

— Еще один вопрос, сударыня, — промолвил Николя, внезапно охваченный неким озарением. — Сколько раз королева прибегала к услугам госпожи Каюэ де Вилле?

Он не раз убеждался, что на вопрос, заданный так, словно ты уже знаешь ответ, начинал бить фонтан истины.

— О! Два или три раза, в моем присутствии. Один раз — во время большого утреннего приема, и дважды — во внутренних покоях.

В кордегардии лакей в голубой ливрее, дернув его за рукав, сообщил, что господин де Сартин ждет его у себя кабинете в министерском крыле. Подобное приглашение пробудило в нем раздражение. У Сартина на все всегда имелись объяснения и причины. Бывший начальник, видимо, полагал, что Николя все еще находится у него под началом, поэтому, каковы бы ни были нынешние обязанности бывшего подчиненного, он, не моргнув глазом, мог в любое время призвать его к себе. Вызовами, более всего напоминавшими приказы, Сартин, как чувствовал Николя, проверял на прочность связующую нить, сплетенную их долгим сотрудничеством и чувством признательности со стороны комиссара. Ждать Николя не пришлось: его немедленно провели к Сартину; видимо, служащих предупредили о его визите. Сартин сидел за письменным столом и что-то писал; его склоненное лицо скрывали букли длинного парика, который Николя прежде не видел. Наконец Сартин поднял голову и откинул назад крылья парика. Прищурившись, Сартин вопросительно уставился на него; тонкое лицо министра, казалось, усохло окончательно. Несмотря на мрачный вид, бывший начальник встретил комиссара вполне любезно. Впрочем, виртуозный лицемер, министр всегда умел усыпить бдительность собеседника, дабы своими проницательными вопросами завлечь в заранее подготовленную западню.