Умница, красавица - Елена Колина

Идиотка, самолюбивая идиотка, вела себя будто он ничего для меня не значит. Будто я бойко кусаю от всех запретных яблок. Но… я же просто на всякий случай, на тот ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ, если я ничего для него не значу…

С приходом Головина все изменилось: Валентина Даниловна намертво приклеилась к сыну влюбленным взглядом, а Нина Андреевна вся подобралась и надулась, словно ее УЖЕ обидели, словно Алексей Юрьевич был ужасный муж и отец, пропивал зарплату, выносил из дома вещи и по субботам бил ее дочку Сонечку. На самом деле никаких житейских претензий к Головину как к зятю у нее не было, все ее претензии были к А. Ю. Головину, ректору и владельцу Академии Всеобуч. Кстати, он действительно УЖЕ обидел Нину Андреевну – больше всего на свете ей хотелось, чтобы Академия Всеобуч провалилась вместе со своим ректором и владельцем, но Академия все не проваливалась, а, наоборот, расширялась и процветала.

– Ну что? Ты доволен? – воинственно спросила зятя Нина Андреевна.

– Чем? – коротко отозвался Головин, осматривая стол, он, как Антоша и полушпиц-полуникто, любой еде предпочитал оливье.

– Ксенофобия, экстремизм, развал армии. Ты доволен? Соня зажмурилась – началось.

– Мама… Он устал, он сегодня армию развалил… Дай ему спокойно поесть.

– Ну-ну…

Лучше бы зять торговал нефтью, или металлами, или пирожками, но он стал удачливым бизнесменом от образования, а образование как будто все еще принадлежало ей, было ее личное, и цинизм ЗДЕСЬ затрагивал лично ее. Бывший доцент Политеха Николаева Н. А. считала платное обучение большим злом – безнравственно обучать болванов за деньги родителей. И тем самым фактически скрывать мальчишек от армии. Благодаря Головину болваны знают: можно плохо учиться в школе, можно КУПИТЬ образование, можно избежать армии. Головин был виноват во всем: в ксенофобии, в экстремизме, в неправильном ходе исторического процесса и еще в некоторых событиях.

И чем больше был успех, чем больше говорили и писали об Академии, чем чаще звучало слово «Всеобуч» по телевизору, тем больше она сердилась и презрительно говорила: пиар, это все пиар, а умные люди туда своих детей не отдают. И тем больше ректор Головин был виноват в развале родины.

Позвони мне, позвони. Позвони мне ради Бога.

– Я кое-что принес, – сказал Алексей Юрьевич. Кое-что была очередная нелепая вещь из магазина чудес.

Джакузи для рук.

Кроме этой бессмысленной лоханки дома уже имелась коллекция чудо-фонариков, чудо-фенов, чудо-утюгов, был даже сейф в виде банки лимонада. Все, что обычно дарят мужья: новую шубу, украшения – Соня покупала себе сама, а подарки Алексея Юрьевича неизменно были такими нелепыми, будто она не женщина, а семилетний мальчишка-любитель диковинок. Но она радовалась фонарикам и утюгам, и даже сейфу в виде банки лимонада радовалась.

– Собака, – умоляюще сказал Антоша, – собака… я ей твердо обещал взять ее домой.

Алексей Юрьевич часто говорил «нет», и за «нет» всегда следовал подробный анализ причин отказа.

– Бери бумагу и ручку, – велел он Антоше. – Вот тебе задача – письменно составить подготовительную таблицу к переговорам. Собственные интересы, альтернативы, начальное предложение, предложение отступления, финальное предложение. Например: начальное предложение – овчарка, финальное предложение – рыбка-меченосец… Думай.

Нина Андреевна оживилась:

– В городе столько бездомных собак… Ты слышишь?

– Тема бездомных собак меня не волнует. Какая цель думать об этом?

– Можно же что-то организовать, как-то помочь…

– Тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу, – благожелательно ответил теще Головин и принялся за еду.

Нина Андреевна «Двенадцать стульев» не любила, цитату не узнала и удовлетворенно обиделась.

Нина Андреевна волновала, трогала, раздражала Головина – не по-родственному, как теща, и не как достойный противник, и даже не как может раздражать психоаналитик-надомник, а… просто раздражала.

С тех пор как теща стала называть себя психоаналитиком, в ее взгляде, совсем было потухшем в жэковские времена, появилось нечто лукавое – некое полное, доступное только ей знание о людях. Головин не поленился, полистал Фрейда и обнаружил забавную вещь – психоанализ и научный коммунизм оказались близкими родственниками. Теще, выросшей на идее, что материя первична, а дух вторичная чепуха, не понадобилось духовно перестраиваться, чтобы принять учение Фрейда, – здесь были все тот же материализм, та же догматичность, те же схемы. Она и приняла его как новую веру.

Диагнозы, которые Нина Андреевна теперь ставила всем окружающим, включая телевизионных персонажей, звучали красиво, а были ли они верными – кто знает. Но психоанализ несомненно помогал теще справляться с разочарованиями. Даже на ее пристрастный взгляд у Левки, любимого сыночка, все сложилось не слишком удачно, не вполне достойно ее мальчика. Поэтому комплексы, которые Нина Андреевна раздавала знаменитым телеперсонажам, ее утешали – у них тоже все плохо.

Алексей Юрьевич и сам поставил теще пару диагнозов: комплекс Иокасты – мама и сыночек, и комплекс Красной Шапочки – бедняжка все несет и несет пирожки и горшочек с маслом, но до назначенного места так и не доносит. Вот так и Нина Андреевна – всех хочет спасти, но не сама, не лично, а непременно с участием какой-нибудь общественности.

– Ну, написал? Итак, первый пункт – каковы твои собственные интересы?

– Она маленькая и пропадет, – сказал Антоша.

– Это не твой интерес, а собаки, то есть интерес твоего партнера, ЧУЖОЙ интерес. А твой собственный? Подсказываю – если ты в принципе хочешь собаку, твой интерес состоит в том, чтобы она была здоровой и породистой, а не бездомной больной собачонкой.

– Ты… ты… ребенку… такое… – Нина Андреевна взвилась, как будто она не дипломированный психоаналитик, а боевой бык перед вьющейся на ветру красной тряпкой. – Где же, по-твоему, место для жалости, для сочувствия слабым? Тебя уже не исправишь, а ребенок должен вырасти человеком… Это же типичное ницшеанство – падающего толкни!..

– Зачем же толкаться? Падающий и сам упадет, обойдите его и идите дальше, – возразил Головин, – это залог любого успеха.

– Вот именно что любого, – усмехнулась Нина Андреевна, и родственная встреча тут же стала похожа на ватерпол, когда на поверхности тишина, а внизу, под водой, пинают противника ногами изо всех сил. – А могут ли успешные богатые люди сохранить нравственное начало?

Соня неопределенно улыбнулась, уплыла глазами. Когда один человек тебя родил, а с другим ты спишь, трудно быть между ними. И хуже нет, чем стыдиться за другого, близкого. Мама вела себя КАК ВСЕГДА УЖАСНО, как обычно, превратила редкое семейное сборище в партсобрание. И чем ужаснее она себя вела, тем больше была похожа на беззащитную в своем обиженном самолюбии девочку, которая кипятится и доказывает свою правоту взрослым. И тем невыносимее ее было жаль, потому что взрослые и не спорят с ней всерьез.