Холодные тени - Мила Бачурова

звездностью? Двойная звезда, которая вращается вокруг общего центра массы – Брю… Удивительно глупое сравнение.

Тимофей взял телефон, загрузил SoundCloud и включил в который уже раз песню Брюнхильды. Предельно простая музыка – электронные ударные плюс клавиши. Неплохой вокал, хотя и ничего особенного. Текст… Тимофей не мог оценить текст. Даже на родном русском языке он не отличал произведения гения от поделки графомана. На немецком же все было еще сложнее.

  Холодные тени окружают меня,

  А сердце пылает,

  Кожа моя покрывается льдом,

  Я не в силах его растопить…

Тимофей дослушал песню до конца и нажал на стоп. В дверь постучали. Прежде чем он успел ответить, дверь открылась, и Тимофей, не оборачиваясь, догадался, кто это.

– Ты поговорила с Габриэлой? – спросил он. – Как она?

– Хорошо, что ты спросил, – откликнулась Вероника. – Ее нет.

– Нет в комнате? – уточнил Тимофей.

– Нет на станции.

Обернувшись, Тимофей уставился на Веронику. Та, раскрасневшаяся, растрепанная, все еще в комбинезоне, пожала плечами.

40

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД

Вернер действительно жил недалеко, в двух кварталах. Правда, в отличие от родителей Габриэлы в многоквартирном доме.

– Это Тим, – сказала Габриэла, едва успев шагнуть через порог. – Про которого я рассказывала.

– Да, я догадался. Меня зовут Вернер. – Брат Габриэлы протянул Тимофею руку.

Тогда, конечно, ему показалось, что Вернер очень взрослый. Габриэла по дороге рассказала, что ему двадцать девять лет и что он не совсем ее брат, а только по маме.

– Но мы дружим, – заверила она. – Вернер – классный.

Вернер был одет в домашнюю одежду – поношенные джинсы и майку. Ноги – неожиданно в плюшевых тапочках, изображающих розовых мышей.

– Уи-и-и-и! – объявила Габриэла, взглянув на тапочки.

– Это Урсула подарила, – улыбнулся Вернер. – Говорит, что когда я в них – меньше похож на копа.

С этим заявлением Тимофей бы поспорил. От похожести на копа Вернера не избавили бы никакие тапочки.

Подтянутый, крепкий, коротко стриженный, с цепким внимательным взглядом синих глаз. Даже если бы Тимофей не знал, чем занимается Вернер, принял бы его за военного. Или за полицейского.

Тимофей пожал протянутую ладонь, сильную и жесткую.

– Меня зовут Тим.

– Рад знакомству. Проходите.

Вернер провел их в гостиную, усадил в кресла, принес по банке кока-колы.

– Тиму нужно найти доказательства! – объявила Габриэла, с громким стуком ставя банку на подлокотник кресла. – В полиции думают, что это Тим напал на своего отчима! А он не нападал.

– Лучше называть вещи своими именами, – сказал Тимофей. – В полиции думают, что я его убил.

Габриэла посмотрела на него укоризненно. А Вернер кивнул:

– Я немного знаком с материалами. Когда ты позвонила, просмотрел кое-что… Это не мой участок, но дело громкое. Слухи и до нас долетают. – Он внимательно разглядывал Тимофея. – Расскажи, как все было.

– Если вы ознакомились с материалами, то наверняка видели мои показания. Я не скажу ничего нового.

– Вот что, парень. – Вернер наклонился к нему. – Ты ведь под следствием, так?

Тимофей кивнул.

– Тебе наверняка запретили покидать свой район, – продолжил Вернер, – запретили даже ходить в школу. Если бы у меня хоть на мгновение возникла мысль, что ты можешь представлять опасность для моей сестры, тебя бы здесь не было. И ее рядом с тобой – тоже, уж об этом я бы сумел позаботиться. Но Габриэла уже год при каждом удобном случае рассказывает о своем необычном друге, все уши мне прожужжала. Я уверен, что ей ты вреда не причинишь… Но. Не причинишь – ей. Понимаешь? Относительно твоего отчима – все, на что можно опереться, это твои собственные слова, что ты его не убивал. Так ведь?

– Нет.

Вернер вопросительно наклонил голову набок.

– Я не говорю, что не убивал Штефана, – пояснил Тимофей. – Все, что могу сказать, – я не помню, что там было. И утверждать что-то с уверенностью, как это делают ваши коллеги, не берусь.

– Как это – не берешься? – возмутилась Габриэла. – Никого ты не убивал! Для чего тебе было убивать Штефана?

– Он не контролировал себя, – по-прежнему глядя на Тимофея, сказал Вернер. – Во время таких припадков, как у него, может случиться что угодно. Причинно-следственные связи тут не работают… И что же – ты хочешь сказать, что готов услышать любой вывод? Убивал ты на самом деле или нет – для тебя не имеет значения? Так?

– Так. Значение имеет только истина. Если Штефана убил я, я хочу в этом убедиться. Если я не убивал – хочу убедиться в том, что не убивал.

– Н-да, – пробормотал Вернер. – Знаешь… А ты отчаянный парень.

На это Тимофей не ответил. Зато Габриэла вскинула голову и горделиво засопела. Объявила Вернеру:

– Значит, ты тем более обязан помочь Тиму!

– Именно это и пытаюсь сделать, – кивнул тот. – Коль уж наши цели совпадают. Я пошел работать в полицию именно для того, чтобы добиваться справедливости – во всех ее проявлениях. Но для того чтобы я сумел помочь, мне нужно услышать твой рассказ. Это не для моего удовольствия, а для пользы следствия. Ясно?

Тимофей кивнул. И повторил то, что рассказывал полицейскому в больнице.

– Постой. – Вернер поднял руку. – Правильно понимаю: ты слез с колеса обозрения, хотя мог прокатиться еще один круг, и пошел за отчимом?

– Да.

– Хотя в тот момент ты еще находился в полном сознании, отдавал себе отчет в своих действиях? Припадок начался позже?

– Да.

– И зачем же ты пошел за отчимом?

– Потому что он повел себя странно.

– А ты всегда ходишь по пятам за людьми, который ведут себя странно?

– Нет. Люди мне не особенно интересны.

– Да, я заметил. Но, тем не менее, за отчимом ты пошел?

– Пошел.

– Почему?

– Потому что это было очень странно. – Тимофей не знал, как еще выразиться. Словарного запаса мучительно не хватало. – Штефану нравится… то есть нравилась моя мама. И он старался выполнять все ее поручения в точности. Особенно те, что касались меня. Если мама сказала Штефану, что я должен кататься на аттракционе, – значит, я буду кататься на аттракционе. А он – следить за тем, чтобы я катался на аттракционе. Не удивлюсь, если, сидя на той скамейке, Штефан ни на секунду не выпускал меня из виду. И вдруг – вскочил и ушел. Причем не в соседний ларек за кофе, а непонятно куда. У вас часто появляется желание разгуливать между парковыми павильонами? – Тимофей посмотрел на Вернера.

– Ни разу не появлялось, – признал тот.

– Так же, как у девяноста девяти процентов людей. Там, между ними, узко. И стенки грязные.