Радио Пустота - Алексей Егоров

…козел… уже прошло два месяца как ты побрел за чаем. Скотина, вот только появись мне на глаза. Я выклюю твои поросячьи глазки, и уж поверь мне, если ты ушел от меня к другой бабе (слово, бабе, было явно написано от души) то я похороню вас в одной ямке…

Последующие письма носили примерно такой же характер. И единственное что в них менялось, так это эпитеты, коими женщина-человек меня именовала.

Но я не унывал. Я любил беседовать с пассажирами паромной переправы, дабы понять хоть толику того, чего мне так хотелось и виделось в перспективе. У одного очень веселого парня я узнал что умер он в машине. Нюхая кокаин, он высунулся из верхнего люка своего бентли и пил шампанское из горла. В этот же самый момент со второй его половиной, в салоне парочка привлекательных мотыльков вытворяла нечто непотребное (отдаленно напоминающее минет). В этот самый момент сердце у него и обиделось… обиделось да и остановилось. Денег на переправу у него было много, потому пришлось много и долго катать его вдоль берега мертвых и слушать его пост жизненный бред.

– Прохор, можешь звать меня просто и по пацански, представляешь… откинулся… мать ети.

– Представляю, – скупо ответил я.

– Слушай, а сколько надо пробашлять вашему, ну кто там за бугра, что бы в рай?

Я позвонил Анубису и четко передал ему решение.

– ОН сказал, – ответил я, – что в рай никак не получится. Единственное что ОН может пролабировать, так это скорейшую инкарнацию в тело мозамбикской проститутк.

– Пойдет, – довольно подтвердил Прохор. Я в любом теле подымусь.

Но я не слушал, я греб и смотрел на мертвую воду. И чувствовал как глаза мои становятся карими, рост увеличивается. А отношение к жизни становится положительно объективным. Я думал о том самом заместителе, как об олицетворении каждого из нас. Как и он, и как же была права моя женщина – человек, мы пытаемся думать и говорить о возвышенном. А сами, видим в своих снах обывательские вещи. Отпускаем своих жен в парикмахерскую и возим бандитов через реку смерти. Одним словом, все мы…

И тут я увидел ее, мою жену. Она стояла на берегу стикса и радостно махала мне белым платочком. Я взял ее на борт и аккуратно усадил на деревянную лавочку. Она что то говорила. А я все слушал и слушал. А я все греб и греб. Из ада, куда то к замершему солнечному диску. Куда то домой.

И чай….не забыть бы еще купить чай.

– Для вас прозвучал рассказ писателя Сидоркина, чай, – прозвучал женский голос.

Я открыл глаза. На стене красовался все тот же дурацкий плакат. Все было на своих местах. Я потер глаза и привстав потрогал половик на полу. Под ним ничего не было.

– Грибы, – улыбнулся я и искоса посмотрел на мутный бутыль с остатками пойла. На столике у кровати все же лежала свернутая вдвое записка. Я развернул ее и прочел:

Наше предложение в силе. Великая княгиня Ольга.

Я поморщился и закрыл глаза.

– Совсем не грибы, – прошептали мои ссохшиеся губы, – чай какой то!?

За дверью меня уже ждал кортеж. Рабинович стоял в помятом фраке, рядом светлая чета князей и конечно сам паромщик. Выглядел он устало, но все так же не забывая дарить миру свою непревзойденную улыбочку.

– Как выспались на новом месте? – с некой долей иронии спросил он.

– Чай какой то снился, – отбрехался я и попытался выстроить на своем лице улыбку. Получилось плохо. Скорее всего это походило на гримасу африканского страуса, запланировавшего нападение на львиный прайд. Прайд в данном случае стоял передо мной. Страус стоял на старте.

– Это все бледненькая, – повернувшись к княгине, объяснил Рабинович, – ее много пить не нужно, тем более с непривычки.

– Ну не скажите, – парировала Ольга, – я вполне себе ничего.

– С вашим то луженым горлышком? – Вмешался в беседу князь, – полноте матушка, не говорите ерунды.

– Так что вы там себе надумали? – Четко попробовал обрисовать мои перспективы, паромщик.

– Знаете что, – огрызнулся я, – вам всем кто – то сказал что вы умные, а вы дураки взяли да и поверили.

– Хватит уже базарить, – князь грубо взял меня за локоть и потащил по коридору. Всю дорогу я пробовал упираться, постоянно махал руками в воздухе но никак не мог попасть по нему. Мы прошли, если это можно так назвать, метров сто и тут я увидел ее. Она стояла у открытой двери и медленно втягивала сигаретный дым. Взор ее был устремлен в сторону. Шум, который я издавал при ходьбе совершенно, как будто, не тревожил ее мирного существования. Она просто и грациозно курила, выпуская в пустоту всю свою жалость ко мне и моему мирку.

Князь подтащил меня к двери и только тогда она спокойно повернулась в нашу сторону. Погладила меня нежно по голове и сказала своим бархатным голосом:

– Ты сейчас пойдешь в радиорубку и начнешь творить для них рай, ты же правильно меня понял?

– Я даже не знаю как? – сдавленным голосом прошептал я, – да отпустите вы меня!

– Отпустите его князь, – скомандовала Герда.

Я высвободился из его оков и потер плечо, было чертовски больно. Посмотрел в открытый проем и увидел того самого радиста, из моего сна.

– Вперед, – князь пинком загнал меня в радиорубку и закрыл за мной дверь.

– Закройте за ним дверь понадежнее, – послышался голос паромщика, – и не выпускайте покуда он не сделает все как следует.

Я осмотрелся. Радист выглядел точь в точь как и во сне. Он не обратил на меня никакого внимания. Просто и незатейливо он занимался каким то своим делом, потихоньку ковыряясь в своей аппаратуре. Распутывал, или запутывал (так и не разобраться было с первого взгляда) разноцветные провода.

– Помнишь нашу встречу, – крикнул я сквозь дверь, – ты говорил мне о счастье?

– Помню, – ответил тот, кому я явно адресовал свой вопрос. Паромщик аккуратно прильнул к дверному полотну с той стороны и прошептал, – я же тебе говорил что ты сам это узнаешь, что такое это ваше счастье?

– И что же это?

– А ты выйди оттуда, ты же бог, вот и сотвори чудо, покажи нам его, яви! Может это и есть счастье, просто находится там где ты хочешь, а не там где нужно? И не деньги, не женщины не смогут дать тебе такого понимания. Только так ты сможешь понять как творить рай. Ведь как творить ад тебя учить не нужно!

– И что же?

– Ты думаешь, он олицетворяет абсолютное зло? – Вмешалась в наш разговор Герда, – но ты забыл мой мальчик, что это внутренний мир одного человека, твой мир, мир без прощения и так не понятного тебе, счастья. Ты сам создал ТАКОЕ общество. Но человеку так свойственно искать прощения, что он стыдится этого. Просто стыдиться напрямую у создателя попросить прощения. Потому что прося прощения у НЕГО, прежде всего, нужно просить прощения у себя же самого. Вот ум и создает таких персонажей как паромщик. Созидает их из праха, вдувает через ноздри в них жизнь, и перекладывает на них (таких плохих) обязанность нести этот крест. Это он, какой – то там демон, упал с высоты на землю. Это он, какой – то там демон ищет непритязательности и нелицеприятия. А на самом деле это всего – то навсего одна из ипостасьей самого же создателя, то есть тебя же самого.