Страж мертвеца - Амброз Бирс

— Что я безумна, — сказала девушка, не поворачивая головы и не двигаясь.

— Но вы же сказали, Айрин, я прошу вас, дорогая, не смотрите куда-то в сторону, — вы сказали, что ребенок умер, а не сошел с ума.

— Да, тот первый, а я второй ребенок. Я родилась через три месяца после той ночи. Небо смилостивилось над моей матерью и позволило ей умереть, дав жизнь мне.

Брэдинг снова умолк; он был ошеломлен и сразу не мог придумать, что сказать. Ее глаза попрежнему смотрели куда-то в сторону. В замешательстве, он невольно потянулся к ее рукам, которые по-прежнему лежали на коленях, сжимаясь и разжимаясь, но что-то — он не мог сказать, что именно, — удержало его. Тут он смутно припомнил, что ему никогда не хотелось взять ее за руку.

— Может ли быть, — сказала она, — чтобы ребенок, родившийся при таких обстоятельствах, был таким же, как все, — то, что называется в здравом уме.

Брэдинг не отвечал; его занимала новая мысль, возникшая в его мозгу, мысль, которую ученый назвал бы гипотезой, сыщик — ключом к разгадке. Она могла бы пролить новый свет, хотя и зловещий, на те сомнения в ее душевном здоровье, которых не рассеяли ее слова.

Поселки в этих местах возникли совсем недавно и были очень редки. Профессионал охотник был в те времена еще обычной фигурой, и среди его трофеев встречались головы и шкуры крупных хищников. Ходили более или менее достоверные рассказы о ночных встречах с дикими зверями на пустынных дорогах; рассказы эти претерпевали обычные стадии расцвета и упадка и затем забывались. За последнее время, вдобавок к этим апокрифическим сказаниям, во многих семействах, по-видимому, сама собой возникла легенда о пантере, напугавшей несколько человек, когда ночью она заглядывала к ним в окна. Рассказ этот вызвал у многих легкое волнение и даже удостоился внимания местной газеты; но Брэдинг не придал ему значения. Сходство с только что выслушанным рассказом навело его на мысль, что, возможно оно не случайно. Разве не могла одна история породить другую, и, найдя благоприятную почву в больном мозгу и богатом воображении, вырасти до пределов трагического повествования, которое он только что выслушал.

Брэдинг припомнил некоторые обстоятельства жизни и особенности характера молодой девушки, которыми он со свойственным любви отсутствием любопытства до сих пор не интересовался, — как, например, их уединенную жизнь с отцом, и то, что, по-видимому, в их доме никто никогда не бывал, и ее необъяснимую боязнь темноты; этой боязнью люди, хорошо ее знавшие, объясняли то, что с наступлением ночи она нигде не показывалась. Вполне понятно, что запавшая в ее сознание искра могла разгореться в таком мозгу безудержным пламенем, охватывая все существо. В ее безумии, хотя эта мысль и причиняла ему острую боль, он больше не сомневался; она спутала последствия своего умственного расстройства с его причиной, связав свою собственную историю с выдумкой местных баснословов. С каким-то смутным намерением — проверить свою новую теорию — и не вполне ясно представляя себе, как за это взяться, он сказал серьезно, но с некоторой нерешительностью:

— Айрин, дорогая, скажите мне, прошу вас, только не сердитесь, скажите мне…

— Я сказала вам все, — прервала она с горячностью, которой он раньше за ней не замечал, — я сказала вам, что не могу быть вашей женой. Что же мне еще сказать?

Прежде чем он успел задержать ее, она вскочила со скамьи и молча, не взглянув на него, крадучись, стала пробираться между деревьями, направляясь к своему дому. Брэдинг встал, чтобы остановить ее; он молча следил за нею, пока она не скрылась во мраке. Вдруг он пошатнулся, словно пораженный пулей; на его лице появилось выражение тревоги и изумления: во мраке, там, где она скрылась, он увидел быстро мелькнувшие сверкающие, глаза! Секунду он простоял растерянный, в оцепенении, затем бросился следом за ней в лес, с криком: «Айрин, Айрин, погодите! Пантера! Пантера!».

Он быстро выбежал на открытое пространство и увидел мелькнувшую в дверях серую юбку девушки. Пантеры нигде не было.

Апелляция к высшей справедливости

Джиннер Брэдинг, юрист, жил в коттедже на самой окраине города. Как раз за его домом начинался лес. Будучи холостяком и, следовательно, по существовавшему тогда в тех краях драконовскому кодексу морали, лишенный возможности пользоваться услугами горничной или кухарки — о мужской прислуге там и не слыхали, — Брэдинг столовался в гостинице, где помещалась и его контора. Примыкавший к лесу коттедж был выстроен, конечно, без особых затрат, являясь лишь очевидным доказательством его благосостояния и респектабельности. Едва ли удобно было тому, кого местная газета с гордостью называла «выдающимся юристом нашего времени», быть «бездомным», хотя он, возможно, и подозревал, что можно иметь дом и все-таки остаться бездомным. Из сознания этого различия логически вытекала потребность его сгладить, — ходили слухи, что вскоре после постройки дома владелец его предпринял тщетную попытку жениться, окончившуюся тем, что он получил отказ от красивой, но эксцентричной дочери затворника — старика Марлоу. Все считали это вполне достоверным, так как он сам говорил об этом, а она ничего не говорила — обычно бывает наоборот, так что в данном случае сомнений ни у кого не возникало.

Спальня Брэдинга была в задней части дома, и единственное окно выходило в лес. Однажды ночью его разбудил шорох у окна; трудно было определить, что это такое. Чувствуя легкую нервную дрожь, он сел в постели и взял в руки пистолет, который он положил под подушку с предусмотрительностью, далеко не лишней у человека, привыкшего спать с открытым окном. В комнате была совершенная темнота, но он не испытывал никакого страха и, зная в каком направлении надо смотреть, смотрел туда и молча ждал, что будет дальше. Теперь он смутно различал окно — менее темный квадрат. И вдруг над нижним его краем появилась пара горящих глаз, светившихся злобным, невыразимо страшным блеском! Сердце Брэдинга бешено заколотилось, потом словно замерло. По спине пробежал озноб. Он чувствовал, как от лица отлила вся кровь. Он не мог бы закричать даже ради спасения своей жизни; будучи, однако, человеком отважным, он не стал бы кричать ради спасения своей жизни, даже если бы и мог. Трусливое тело могло дрожать, но дух был крепок. Медленно поднимались сверкающие глаза, они, казалось, приближались, и медленно поднималась правая рука Брэдинга, державшая пистолет. Он выстрелил.

Ослепленный вспышкой и оглушенный отдачей, Брэдинг все же услышал, или ему только почудилось, что он услышал дикий, пронзительный крик пантеры, прозвучавший так по-человечески и полный такого зловещего смысла. Соскочив с постели, он поспешно оделся и с пистолетом в руке выскочил на улицу, навстречу подбегавшим к дому людям. Последовало краткое объяснение, и затем дом был тщательно обыскан. Трава была сырая от росы; под самым окном она была примята, извилистый след, который можно было различить при свете фонаря, вел в кусты. Один из мужчин споткнулся и упал на руки; когда он поднялся и начал вытирать их, они оказались липкими. При осмотре обнаружилось, что они были в крови.

Возможность встречи с раненой пантерой им — невооруженным — была не по вкусу; все, кроме Брэдинга, повернули обратно. Он же, захватив фонарь, отважно двинулся дальше в лес. Пробравшись сквозь густой кустарник, он вышел на небольшую луговину, и здесь его отвага была вознаграждена, ибо он настиг свою жертву. Но это была не пантера. О том, что это было, и сейчас еще говорит источенная непогодой плита на деревенском кладбище, и немало лет об этом повествовала склоненная фигура и изборожденное горем лицо старика Марлоу, да будет его душе и душе его безумной, несчастной дочери мир. Мир и воздаяние!