Страх (сборник) - Валерий Белкин

На берегу стоял Ритус, склонив голову набок, он прислушивался к тишине в лесу за рекой. Увидев Алена, хмуро заметил:

– Не верю я им, не верю!

– Богам? – вскинулся Ален.

Ритус с недоумением приподнял брови.

– Богов не трогай, чужакам, напали одни – придут и другие. Речка льдом покроется – тут-то и заявятся; как думаешь, парень?

Ален оробел.

– Квентин сказал, что охрана у нас плохая, то есть, вообще никакая.

– Все верно, постарели, пообвыкли, мужчины за женщин спрятались, мальчишки не справятся, в глаза смерти не смотрели…

– Я смотрел, – вырвалось у Алена.

Ритус усмехнулся.

– Э-э, мальчик, беснуется она в глазах врага, поджидает. Убьешь – его заберет с собой, он твою жизнь отнимет – заберет тебя, у нее одна служба, – помолчал, – приходи-ка завтра сюда с утра.

Окинул мальчика взглядом с ног до головы, повторил:

– Так не забудь, приходи.

Ален благодарно пожал протянутую руку и вдруг вскрикнул:

– Смотрите, смотрите!

Белые вершины гор были усеяны черными едва заметными глазу точками, они то сливались в крупные пятна, то распадались.

– Что это, – удивился Ритус.

– Не знаю, может, снег тает, расползается?

– Хорошо бы так, – нахмурился полковник, хотел еще добавить что-то к своим словам, но передумал, пошел вдоль стены крепости к далекой сторожевой башне.

Ален посмотрел ему вслед, знал мальчик, что башни, и эта, и другие, заброшены, кроме как занесенных туда ветром сухих листьев да птичьего помета, Ритус ничего не найдет.

Опустился на подмерзший песок.

Под тонкой кромкой льда еще стремительно неслась вода, за ней по дну тянулись водоросли, но вросли они накрепко и подрагивали от досады. Загляделся и потерялся, а река звала: «Пора ко мне, поплыли, поплыли…»

Так и сидел, уставившись в воду, путаясь в мыслях, метался от одной к другой, и пугали они несбыточностью и безнадежностью. Не услаждал душу, как ранее, их робкий невнятный лепет: «И рассмеются небожители, усадят за стол… Спасенный город в благодарности падет к ногам, чистый и белый… Преклонит Ритус колено, вручит именной меч…»

– Отец мой, отец мой! Если ты есть, если я твой сын, помоги, спаси меня, скажи, дай знак, что со мной происходит, кто я, что я, зачем я здесь…

Вода не отвечала, волны плескались о берег, река текла, труд ее был тяжел – унести подальше следы лета от города, скоро встанет подо льдом, застынет до весны, с гор по лесу уже спустилась белая зима.

Поднялся, стряхнул песок, вернулся к воротам и зашагал к дому.

Город погрузился в вечерний синий сумрак, недозрелая луна повисла над городом, Арктур заблистал рядом, нарушал традиции, установленные людьми, за ним зажглись и другие звезды. В окнах замерцали робкие огоньки свечей, на занавесях вырастали темные тени людей, на мгновение замирали и пропадали.

Ален шел по напуганному насмерть городу, сворачивал то в одну улицу, то в другую, но выйти на родную и знакомую никак не мог. Те, кто строили город, все предусмотрели: враг запутается в лабиринте, закружат улицы его, окажется в ловушке и погибнет. Город не примет пришедших с мечом – замысел строителей прекрасен, но Ален не был врагом городу. И не понимал, в чем провинился, почему его не выпускают.

Наугад в отчаянии нырнул в узкий проулок, выбрался и встал, как вкопанный. В бледном свете месяца перед ним возникли ворота крепости, деревянные обшитые железом двери были наглухо закрыты. Он вскрикнул, вот куда привели боги: в южную часть города. Воистину, коварству их не было предела.

Ален избегал южные ворота. Солнце палило здесь нещадно с утра до вечера, кусты и траву выжгло. Но не бог дня принуждал к бегству, а паук, искусно вытесанный из камня, в середине площади.

По совету бога солнца построили часы. Мастера воздвигли паука в человеческий рост. Гордо возвышался он на двух лапах, от шести других протянули канаты, копья вбили. Тень двигалась по кругу и показывала время солнца.

После всадников молнией по городу пронеслась молва, и все, и стар, и млад, пришли в ярость: пауки приносят несчастье, они ненавидят людей. Злой дух в подземелье, давно было, никто и не вспомнит – когда, слепил из крови зверей и пыли мохнатых чудищ, без устали в норах плетут те нити. Как услышат шум сражений, вылезают наружу и спешат на запах свежей крови, паутину бросают на воинов, запутываются люди, меч поднять не могут и гибнут. Не по силам человеку разорвать смертельные путы.

Он на город навлек всадников.

Прибежали к площади, ухватили канаты, разорвали, копья вырвали из земли, выбросили, лапы пообломали – так силен был гнев. Но истукан по-прежнему стоял, выпученные глаза, обломки лап угрожали прохожим. По приказу судьи ворота закрыли, из домов жителей выселили во имя их же спасения. За день по городу слух разнесся, что в пустых домах скрытно заселились больные в язвах, проклятые богами. Стонут ночами, на луну воют, о пощаде молят.

Ален краем глаза заметил, как из щелей в домах вылезла паутина, потянулась длинными тонкими нитями. Кинулся бежать от черных окон, от паука. Без памяти летел по улицам, встал, отдышался, сердце успокоил, взглянул на небо.

Ничего не изменилось.

Месяц, правда, передвинулся от восточных ворот к северным, ну а звезды остались на тех местах, где их закрепили боги.

Кого они поместили там навеки: предков горожан или детей своих за нерадивость, Ален не знал, но не сомневался: пылали герои. Плохие ли, хорошие ли дела они свершили – кому дано судить; а звезды с их именами сияют, люди песни о них слагают. Ребячьей зависти к ним не испытывал, напротив, возгореться пламенем навечно не мечтал.

Он медленно брел, ночь и стужа объединились против него, надежда найти свой дом исчезла, к богам не взывал – побаивался, кто знает, куда вновь заведут. Неожиданно далеко на безлюдной улице увидел фигуру человека, поспешил, радуясь, что сможет кого-то взять за руку, поделиться страхами.

В белом платье с алыми цветами стояла Авива.

– Я ждала тебя, ты просил прийти.

Он вмиг снял и накинул плащ на девушку.

– Ты же мерзнешь, так легко одета!

– Иначе бы ты не узнал меня, прошел мимо, – привлекла к себе.

– Хорошо, что ты живешь в нашем городе, так хорошо!

Издали донесся топот бегущих ног, он приближался.

С угла улицы выскочил мужчина, огляделся и побежал, следом за ним вынеслась толпа. В молчании преследовали охотники дичь, грозно размахивая кольями, палками. Беглец разглядел во тьме Алена с Авивой, бросился к ним, упал и пополз.

– Всадник, это всадник!

Ален в отчаянии взглянул на девушку.