Аня и Дом Мечты - Люси Мод Монтгомери

— Иов? Терпеливый мужчина — это такая редкость, что, когда один все-таки нашелся, было решено не дать людям забыть о нем, — торжествующе отвечала мисс Корнелия. — Во всяком случае, эта добродетель — терпение — никак не связана с именем. Не было и нет другого такого раздражительного человека, как старый Джоуб[22]Тейлор с той стороны гавани.

— Ну, вы же знаете, Корнелия, сколько мучений выпало на его долю. Даже вы, я думаю, не станете защищать его жену. Никогда не забуду, что сказал о ней на ее похоронах старый Уильям Мак-Алистер: «Нет сомнения, что она была христианка, но характер имела поистине дьявольский».

— Да, вероятно, она была докучлива, — неохотно признала мисс Корнелия, — но этим нельзя оправдать того, что сказал Джауб, когда она умерла. Он ехал домой с кладбища в день похорон с моим отцом и не произнес ни слова, пока они не подъехали к дому. Тогда он глубоко вздохнул и сказал: «Вы, возможно, не поверите, Стивен, но это счастливейший день моей жизни!» Чего же еще ожидать от мужчины?

— Я полагаю, его бедная старая жена действительно устроила ему не очень-то легкую жизнь, — задумчиво произнес капитан Джим.

— И все же есть такая вещь, как приличие, не правда ли? Даже если в глубине души мужчина радуется тому, что его жена умерла, нет необходимости кричать об этом на каждом углу. И счастливый то был день или нет, а Джоуб Тейлор не замедлил снова жениться, как вы могли заметить. Его вторая жена сумела с ним справиться. Первое, что она сделала, — это заставила его раскошелиться и установить надгробный камень на могиле первой миссис Тейлор… и позаботилась о том, чтобы на нем было место и для ее собственного имени. Она сказала, что некому будет вынудить Джоуба поставить памятник ей.

— Кстати, о Тейлорах, доктор, как чувствует себя жена Льюиса Тейлора? — спросил капитан Джим.

— Понемногу поправляется… но ей слишком много приходится работать, — ответил Гилберт.

— Ее муж тоже много работает — выращивает свиней-рекордисток, — заметила мисс Корнелия. — Его скотный двор славится своими великолепными свиньями, а сам он гордится ими гораздо больше, чем собственными детьми. Хотя, конечно, его свиньи — лучше быть не может, тогда как дети не пышут здоровьем. Он выбрал для них хилую мать, да еще и морил ее голодом, пока она носила и растила их. Его свиньи получали сливки, а его дети — снятое молоко.

— Бывают моменты, Корнелия, когда мне, как это ни больно, приходится соглашаться с вами, — сказал капитан Джим. — То, что вы говорите о Льюисе Тейлоре, — сущая правда Как увижу его бедных, жалких детишек, лишенных всего, что должны иметь дети, так несколько дней после этого мне кусок в горло не идет.

Гилберт вышел в кухню, куда его кивком поманила Аня. Она плотно закрыла дверь и прочла ему супружескую нотацию.

— Гилберт, вы с капитаном должны немедленно прекратить дразнить мисс Корнелию! О, я все слышала… и я просто не позволяю вам продолжать!

— Аня, мисс Корнелия получает огромное удовольствие… Ты сама знаешь, что это так.

— Неважно. Вам двоим ни к чему подзадоривать ее таким бессовестным образом… Обед готов, и вот что, Гилберт, не дай миссис Линд разрезать гусей! Я знаю, она собирается предложить свои услуги, так как думает, что ты не умеешь делать это правильно. Покажи ей, что умеешь.

— Я должен справиться. Не зря же я целый месяц изучал все эти А, В, С, Д-диаграммы разделки гуся, — улыбнулся Гилберт. — Только не отвлекай меня разговором, Аня, пока я буду это делать. А то, если буквы выскочат у меня из головы, мне придется еще хуже, чем тебе в наши школьные дни на уроке геометрии, когда учитель ставил на доске буквы, не такие, как в учебнике.

Гилберт разрезал гусей великолепно. Даже миссис Линд пришлось признать это. И все ели их с удовольствием. Анин первый рождественский обед удался на славу, и она сияла законной гордостью хозяйки. Пир был веселым и долгим, а когда он завершился, все собрались вокруг радостного пламени очага, и капитан Джим рассказывал им свои истории, пока красное солнце не повисло совсем низко над гаванью и длинные тени пирамидальных тополей не легли поперек ведущей к дому заснеженной дорожки.

— Пора возвращаться на маяк, — сказал он наконец. — Мне хватит времени лишь на то, чтобы добраться домой до захода солнца. Спасибо за прекрасное Рождество, мистрис Блайт. Приходите как-нибудь вечерком на маяк и приводите мастера[23]Дэви, пока он еще не уехал домой.

— Я очень хочу взглянуть на тех каменных божков, — с жаром заявил Дэви.

Глава 16

Встреча Нового года на маяке

Гости из Зеленых Мезонинов уехали домой после Рождества — с Мариллы было взято торжественное обещание вернуться на целый месяц весной. Перед Новым годом подвалило снегу, гавань замерзла, но залив за белыми, скованными морозом полями был все еще свободен ото льда. Последний день уходящего года оказался одним их тех ясных, холодных, ослепительных зимних дней, которые поражают нас своим великолепием и вызывают наше восхищение, но никак не любовь. Небо было пронзительно-голубым; снежные бриллианты искрились непрерывно; окоченевшие деревья стояли нагие и нескромные в своей дерзкой красоте; холмы вздымали грозные хрустальные копья. Даже тени были резкими, четкими, застывшими. Все красивое казалось в десять раз более красивым и менее привлекательным в этом слепящем сиянии, а все безобразное казалось в десять раз безобразнее, и все вокруг было либо красивым, либо безобразным. В пронизывающем блеске не оставалось места ни для плавных переходов, ни для доброжелательной размытости, ни для туманной неуловимости. Единственными, сохранившими свою индивидуальность, были ели, ибо ель — дерево тайны и сумрака и никогда не уступает посягательствам слишком яркого света.

Но наконец день начал сознавать, что стареет. Тогда легкая тень задумчивости легла на его красоту, которая лишилась яркости, но стала выразительнее. Острые углы постепенно превратились в плавные изгибы, ослепительные точки — в манящие отблески. Белая гавань облеклась в серые и розовые тона; далекие холмы сделались аметистовыми.

— Красиво уходит старый год, — заметила Аня. Она, Лесли и Гилберт направлялись к мысу Четырех Ветров. Они заранее договорились с капитаном Джимом, что будут встречать Новый год вместе с ним на маяке. Солнце уже село, и в юго-западной стороне неба висела Венера, великолепная и золотистая, подошедшая так близко к сестре-Земле, как это только возможно для нее. Впервые Аня и Гилберт видели тень, отбрасываемую на землю этой блестящей вечерней звездой, — слабую, таинственную тень, которую можно увидеть, лишь когда землю покрывает белый снег, да и тогда только боковым зрением, так как она исчезает, если смотришь на нее прямо.

— Это похоже на призрак тени, правда? — прошептала Аня. — Когда смотришь вперед, ясно видишь, что она движется рядом с тобой, но стоит повернуть голову, чтобы посмотреть на нее, — она исчезла.