Каталог Латура, или Лакей маркиза де Сада - Николай Фробениус

Начался обмен посланиями.

Но радость испытывал только я.

Им стало трудно скрывать свои чувства. Последнее письмо Анны-Проспер было очень трогательным. Время их торопило. Утром я подслушал разговор между мадам Монтрёй и ее супругом. Она во что бы то ни стало хотела отправить Анну-Проспер к тетке. Мадам опасалась за нравственные устои дочери. Час пробил.

Я сжег письмо Анны-Проспер и сейчас, сидя с пером маркиза в руке, все еще чувствую запах пепла. Как бы он ответил на такое послание? Что в нем всколыхнулось бы? Острое желание, которое способно опустошить все вокруг? Или только самодовольство? Я написал несколько строк о красивой походке Анны-Проспер. Ее дыхание «чище, чем цветок яблони». От имени маркиза я предлагаю ей встретиться в конюшне ночью накануне ее отъезда, прошу прощения за дерзость, пишу несколько слов о бьющихся сердцах и заканчиваю письмо так: «Надеюсь увидеть вас...»

Я все продумал. После операции я положу ее тело в тележку для навоза и сверху чем-нибудь прикрою. Завтра утром садовник свободен, я должен поработать за него. Не думаю, что стану препарировать труп. Просто высушу голову, сохраню и буду иногда изучать форму черепа. Я с нетерпением жду нашей встречи.

Полночь. Достаю из шкафа плащ и шляпу маркиза. Я научился подражать его походке. Спрятавшись в углу за лошадьми, я жду ее. Меня терзает нетерпение. Я сразу услышу ее легкие шаги. Представляю себе, как она испуганно оглядывается по сторонам. Красивые глаза сверкают. Вот она подбегает ко мне. Приникает всем телом.

Я прикрываю лицо плащом маркиза.

Мечтаю, как прикоснусь к ее коже. Прижмусь губами к шее. На шее кожа особенно нежная. Как пахнет женщина, которую жаждет мужчина, как вообще все женщины или иначе? Есть ли у любви свой особый запах?

Я жду.

Ничего. Ни легких шагов. Ни пугливой влюбленности. Ни подавляемого желания. Ни позорного наслаждения, которое она должна испытать, прижимаясь к мужу своей сестры и шепча ему, что он должен пощекотать ее своим кнутом. Ни румянца смущения. Ни похотливых стонов. Ни даже разоблачения: она просто не пришла. Я оскорблен. За своего господина.

* * *

Все, что я пишу, подчинено одному великому королю. Мозгу. Центр способностей к языку скрыт между желудочками мозга. У крабов и других черепнокожих мозга нет. Орган, который управляет их чувствами и движениями, расположен в грудной клетке. В древние времена считалось, будто люди думают сердцем. Но человеческий мозг – сложная машина. Этот лабиринт не уместится в сердце.

Дочку садовника так и не нашли. Я препарировал ее при свете луны. И раскидал части трупа по всему поместью. В своей комнате я вскрыл ее череп и рассек его «грецкий орех» на тонкие пластинки.

Должен признаться, мне было трудно в столь незрелом плоде идентифицировать центры, названные Рушфуко. Извилины были слишком малы и тесно переплетались друг с другом. В комнате не хватало света. И конечно, я мог работать только ночью. Что само по себе было досадно. Как можно заниматься настоящей научной работой при таком свете?

* * *

Париж. Меня поражает, как хорошо организован этот город. Но мне стыдно. Париж напомнил мне о моей цели. Я позволил себе отвлечься от нее, предпочесть ей другое. То, что случилось в Эшофуре, не должно было случиться. Я больше не должен уклоняться от намеченной цели. Должен придерживаться последовательности имен в списке Бу-Бу.

Нельзя позволять себе увлекаться другим. Моя власть над этими людьми, которые не знают меня и лишь на короткий миг увидят мое лицо, слишком хрупка. Властью нельзя одарить. Человек сам создает ее. А то, что создано, можно и потерять. Надо быть осторожным.

Надо работать более научно. Точно. Хладнокровно. И терпеливо.

Утром моя постель полна черных волос. Я смотрюсь в зеркало. У меня выпали волосы на левой стороне головы. Неужели я лысею? Почему только с одной стороны? Я собираю волосок за волоском, и сжигаю их. Трясу одеяло до ломоты в руках. Осторожно провожу пальцами по своим волосам. Они стали редкими, странными.

В Journal de Paris я прочитал, что графу де Рошету требуется слуга в его дом в Савойе. Граф постоянно фигурирует в скандальных хрониках. Он – донжуан, выпивоха и задира. К тому же он обладает одним интересным качеством. Говорят, он имеет склонность к определенным экспериментам. Любит строгих дам из борделей. Любит стегать их плеткой. В списке Бу-Бу граф значился на четвертом месте, он любопытный объект для моих наблюдений. Возникает вопрос: откуда граф раздобыл деньги, чтобы отправиться в путешествие, если еще совсем недавно был на такой мели, что ему пришлось занимать их у провинциальной ростовщицы? Как мне попасть в Савойю?

Скончался отец маркиза, граф де Сад. Le grand seigneur. Теперь маркиз унаследует титул отца. Будет называться граф де Сад. Но он горюет. Он все пьет, пьет и ходит по дому, что-то бормоча себе под нос, его мучит раскаяние, он говорит, что никогда не знал своего отца. В доме беспорядок. Я лежу и мечтаю. Однажды утром он приходит ко мне. Останавливается в дверях.

– Что подать месье, чаю или шоколаду? – спрашивает он.

Я встаю. Полоски света, пробиваясь сквозь ставни, падают на маркиза. На нем мое платье, он играет роль лакея. Несколько дней мы продолжаем эту игру, меняемся ролями, словно нас поменяла местами сама природа. Я не чувствую себя господином. Мне не хватает смелости. По-моему, он видит меня насквозь, это меня раздражает. Я браню его. Однажды утром, застав маркиза спящим на кушетке, я бью его палкой. По спине, по голове. Он плачет, как ребенок, и мне приходится обнять его.

Когда игра наконец кончилась и я получил обратно свое платье, строй моих мыслей изменился. Теперь всякий раз, когда маркиз показывается в дверях, я вздрагиваю, словно вижу искаженное отражение самого себя.

Я сижу в библиотеке маркиза и читаю Декарта. Тело – это машина. Я читаю раздел «Человек», часть два – «Как работает человеческая машина». Статья шестнадцать. Нервы в человеческой машине можно сравнить с трубами фонтанов, читаю я. Управляемые моторами, они пронизывают все тело. У этой машины есть разумная душа, и она находится в мозгу. Она, как служитель при фонтане, управляет машиной.

Второй в списке Бу-Бу – владелец текстильной фабрики живет наискосок от церкви Святой Магдалины. Каждое утро я стою у окна и смотрю, как он прихрамывая выходит из своего дома. Он опирается на трость с серебряным набалдашником. Медленно подходит к воротам сада и садится в ждущую его карету. Лицо его морщится от боли. На нем написано раздражение и нетерпеливость.

У страдающих людей центр боли должен быть больше, чем у остальных. Такова логика.

Все мои мысли только о владельце текстильной фабрики месье Жаке. Я уже решил, что заберу его мозг. У меня разработан блестящий план. Я даже смеюсь от радости, но мне кажется, что я смеюсь слишком громко, не следует смеяться наедине с собой. Это неприлично для слуги в таком доме. Надо быть более осторожным.

* * *