Хроники сыска - Николай Свечин

– Послезавтра утром все будет у вас на столе. Засим – откланиваемся!

Алексей оказался дома в половине третьего ночи, а в девять утра, не выспавшийся и хмурый, уже изучал указ об отставке[37]поручика Василия Гаранжи. Сам поручик в это время в приемной ожидал вызова на допрос.

Лыков внимательно читал строки указа, изучал почерки, чернила, характерные служебные обороты. Потом занялся печатью, которая заверяла в самом конце документа подпись командира полка и скрепу адъютанта. Лизнул палец, приложил к оттиску, и на его коже остался едва заметный черный след.

– Есть, Павел Афанасьевич! Это не мастика, а сажа. Переводили с копченого стекла.

– А в записях как?

– Указ пишется на основе послужного списка, форма которого строго определена. В списке ставятся жалованье и два вида дополнительного довольствия: столовые и квартирные деньги. А здесь записаны также и порционные. Это нарушение. И еще: по окончании Елисаветградского юнкерского училища Гаранжи был выпущен в 16-й Мингрельский гренадерский полк. Хороший, кстати сказать, полк… В 13-ю роту!

– Ну и что?

– Правильное название – не 13-я, а 1-я стрелковая. В пехотных полках по случаю войны ввели четвертые батальоны, но сделали их четырехротными. А раньше было три батальона по пять рот в каждом. Из них четыре роты линейные, а одна – стрелковая, с тем же номером, что и батальон. То есть линейные роты имели номера с 1 по 12, а стрелковые – с 1 по 3. Когда Гаранжи вышел в полк, война уже закончилась, и снова вернулись к прежним наименованиям. Тот, кто подделывал формуляр, этого не знал. И вообще, указ писал не офицер. Человек, имеющий некоторое представление о воинском документообороте, но не офицер.

– Юнкер?

– Может быть. Тогда этот юнкер, скорее всего, наш Гаранжи, выдающий себя за отставного поручика. Но подделка мастерская: четыре разных почерка. У Василия талант!

– Не будем сейчас тыкать его в ошибки формуляра, сделаем вид, что мы этого не заметили. Пошлем формальный запрос в полк, а Форосков произведет настоящую проверку на месте. Зови нашего красавца.

Гаранжи сегодня действительно оказался еще великолепнее, чем вчера. Зелень со щек исчезла, так же как и суетливость. В модном переходном костюме[38], безукоризненно вежливый, но преисполненный достоинства, Василий Георгиевич охотно ответил на все заданные сыщиками вопросы. Рассказал он при этом следующее.

В конце ноября прошлого, 1879 года, когда Гаранжи служил подпоручиком в Мингрельском полку, у него вышло столкновение с батальонным командиром майором Риппсом. Тот стал навязчиво ухаживать за его единственной и любимой сестрой Еленой. А когда получил отпор, принялся распускать в отношении барышни грязные, оскорбительные слухи. Подпоручик потребовал от майора объяснений, Риппс ответил грубостью и угрозой военного суда. Ну и получил по морде…

– Понимаете, господа, – объяснял Гаранжи, – он старше меня на три чина. Стало быть, дуэль между нами невозможна, вот майор и счел себя в безопасности. Общество это сознавало и было на моей стороне. Поэтому удалиться из полка предложили нам обоим. Когда мы оказались на положении статских, я тут же прислал Риппсу форменный вызов. Так он сбежал из Тифлиса менее чем за сутки! Чем доказал свою трусость. А мне, в знак косвенного признания моей правоты, даже присвоили при отставке следующий чин поручика.

Оказавшись без службы, Василий Георгиевич приехал в Нижний Новгород к полковому другу Ивану Турусову, служащему лесничим Шуваловской дачи. Четвертый месяц он живет на служебной квартире лесничего в селе Молитовка и ищет места. Ведет весьма скромный образ жизни на те средства, что достались от умерших родителей – они с Еленой сироты. Денег хватит еще примерно на год. Но ему уже обещана хорошая должность на железной дороге, которая освободится к осени!

– Где мы можем получить подтверждение вашей истории?

– В полку. Но там, скорее всего, ответят отпиской: вышел в отставку по семейным обстоятельствам. Не станут же они рассказывать про драку между офицерами… Лучше запросить мужа моей сестры, статского советника де Рошефора. Елена недавно вышла замуж… Де Рошефор – серьезный человек, занимающий ответственную должность в канцелярии кавказского наместника. Он врать не станет! Проживают супруги в Тифлисе, на Головинском проспекте, в собственном доме.

– Как и когда вы познакомились с Бурмистровыми?

– В декабре прошлого года, вскоре после приезда, в той же Молитовке. У них там хорошая дача, на которой можно жить даже зимой. Стоит она через дорогу от квартиры Турусова. Как раз случилось Рождество, нас по-соседски позвали в гости, завязалось знакомство. Иван Михайлович сразу проявил ко мне участие; именно он, царствие ему небесное, и приискал мне место на дороге. Как теперь будет с этим местом? Обманут ведь…

– Отношения стали близкими?

– А что вы имеете в виду? – вскинулся Гаранжи.

– Положение друга семейства – это отношения достаточно интимного свойства. Вы – молодой интересный мужчина – оказались вхожи в дом, где муж старше своей жены на тридцать пять лет. Согласитесь, это вызывает вопросы.

– Наверное, вы правы – подобные вопросы неизбежны. Но это были чисто дружеские отношения, честное слово! Иван Михайлович любил давать советы, а я любил их слушать и принимал с благодарностью. Поэтому, думаю, он мне и помогал столь охотно. Некоторым он, я знаю, своими советами надоедал, а мне нет.

– Анастасия Павловна тоже советы давала?

Гаранжи замялся, потом, смущаясь, сказал:

– Анастасия Павловна очень добрая и порядочная женщина. Я, конечно, общался много и с ней тоже, и… у меня сложилось впечатление, что Иван Михалыч не против этих наших бесед. Он же неглупый был человек и понимал… У него возраст, и дела времени много отнимали… А тут молодая женщина, живая, ей развлечения необходимы! И уж лучше это буду я, человек воспитанный, не испорченный, и – назовем вещи своими именами – зависимый, ожидающий по его милости места. Я это чувствовал и ничего плохого в том не видел! Бурмистров и деньгами меня иногда выручал. Немного и не часто; часто я не позволял, но случалось. Я остался должен ему сто семьдесят рублей. Вообще же, поймите: трудно в чужом городе одному, без знакомств, без уголка, где тебе рады. И дом Бурмистровых стал для меня таким уголком! Понимаю, что злые языки все могут переврать, и даже неизбежно переврут. Возможно, уже и переврали. Но вы разберитесь, господа, разберитесь!

– Мы разберемся. Что за «злые языки» вы имели в виду?

– У Ивана Михайловича есть брат, Дмитрий Михайлович. Эдакий патриций купецкого розлива: властный, себялюбивый, почитающий свою персону выше других. А у него имеется жена, столь же эгоцентричная особа, да еще и из рода Рукавишниковых. Вот им я точно не нравился!