Мистические истории. Абсолютное зло - Джулиан Готорн

Звук донесся снова, на этот раз он был слабее.

– Я решила просто не обращать внимания, – повторила Джейн. – Моя мать, а она родилась в Ирландии, часто рассказывала нам про банши[59]. Думаю, это что-то похожее. Ничего другого – только звуки. В первый раз я их слышала после смерти Тома!

– После? Не до?

– Нет, мисс, и, если вы не против, я не хотела бы об этом говорить. Чем больше о таком думаешь, тем чаще оно случается.

– Я полагала, Джейн, вы разумный человек! О банши мне известно все; но мы не дети… мы женщины, и мы здесь одни. Дикая собака может загрызть ваших свиней или кур. Кроме того, где собака, там и человек недалеко. Зверя надо выследить и застрелить, и завтра я этим займусь! – добавила я, вспомнив про револьвер, лежавший у меня на дне сундука. – Она жутко воет, а кроме того, пока она здесь, я не чувствую себя вольготно.

Джейн вздохнула и продолжила вязать; той ночью нас больше ничто не беспокоило. На следующее утро задул северный ветер, принесший с собой ливень, и перед завтраком я не поехала кататься. Когда дождь ненадолго прекратился, я вышла и у калитки, что со стороны моря, встретила Пердиту, всю в слезах.

Вместо объяснения она показала на могилу Тома Дакворта, находившуюся за забором, в тридцати ярдах к югу. Могила была обнесена оградкой, и Джейн посадила там цветы.

Однако ночью случилась беда. Кто-то вырвал цветы, разбросал вокруг и проделал углубление, словно пытаясь разрыть могилу. Отметин от лопаты или кайла не было, но другие следы безошибочно указывали: здесь побывал тот зверь, чей вой слышался накануне вечером. Пердита вышла нарвать цветов, увидела разоренную могилу и зарыдала от горя и негодования.

Я предпочла бы скрыть происшедшее от Джейн, но та услышала плач ребенка, вышла из кухни, вытирая руки о передник, и застала картину осквернения. С гримасой ужаса на высохшем лице она застыла на месте и наконец произнесла дрожащими губами:

– Я думала, у меня на свете нет врагов!

– Какие враги? Это чертова собака! – крикнула я в гневе. – Хватит выдумывать всяких врагов, заодно с банши. Эту зверюгу давно нужно было пристрелить.

Но Джейн уже нарушила молчание, и теперь суеверные страхи полились из нее потоком. Завывания, сказала она, начались вскоре после смерти Тома – и это воет злой дух! В осквернении могилы она увидела лишнее тому доказательство. Однажды, по ее словам, ей случилось ночью выйти за ограду, чтобы подобрать юбку, которую сдуло с бельевой веревки, и эта тварь бросилась на нее из темноты! Ни у чайки, ни у ястреба, ни у кого из смертных созданий нет такого размаха крыльев!

Джейн не бралась судить об этих тварях: то ли это духи непогребенных жертв, которых смыло волнами и унесло в море перед тем, как судно уткнулось в грунт; то ли враги бедняги Тома, озлившиеся за что-то, что он совершил еще в бытность простым матросом; то ли они связаны с прошлым Пердиты, чье появление можно отнести к истинным чудесам; то ли ополчились отчего-то на самое Джейн.

Словом, к моему удивлению, старая школьная учительница показала себя жертвой самых отъявленных суеверий, глухой и к доводам разума, и к насмешкам. Все, что мне оставалось, – это застрелить собаку и продемонстрировать Джейн труп.

За ночь грозовые тучи разошлись, и утром солнце воссияло во всей красе, обещая погожий день. Проснувшись ни свет ни заря, я не стала тратить время на поиски револьвера, а сразу поспешила за калитку, решив, что и для живых собак, и для духов час еще слишком ранний. На полной скорости я промчалась вдоль берега до того места, где привыкла купаться, скинула одежду и в нетерпеливом желании скорее оказаться в объятиях прибоя устремилась в воду.

Тяжело дыша и ощущая всем телом радость жизни, я вышла на берег немного в стороне – там, куда меня снесло течением, и на песке за линией прилива заметила нечто совершенно неожиданное: след босой ноги[60]!

7

Не дав себе времени рассмотреть следы, я кинулась к кофте и бриджам и через считаные секунды была одета. Далее на смену панике пришел гнев; пожалев, что не взяла с собой револьвер, я вернулась к следам.

Их было много; начинались они у линии прибоя и шли по диагонали вглубь суши, где терялись в поросшем травой песке. Прилив убывал; следам было два-три часа. Ступни длинные и узкие. Кто был этот человек?

С пригорка, где я стояла, остров просматривался на мили вокруг, но ничего живого я не обнаружила. Зрение у меня хорошее, погода была ясная, солнце час назад взошло над морем из-за далекого горизонта, и любое движение я бы заметила. Но, конечно, тот человек мог прятаться в кипарисниках, купы которых усеивали местность.

На моем острове – человек и собака? Завывания ночью и следы утром! Отпечатки собачьих лап, правда, отсутствовали, но как было не сопоставить свидетельства слуха и зрения? Эти двое должны где-то обитать – но где?

Впервые мне вспомнилась пустая лачужка в дальнем конце острова, где, согласно слухам, скрывался в давние времена негр-убийца. До сих пор я не отъезжала от хижины Даквортов больше чем на десять-двенадцать миль. Не появился ли в лачуге новый жилец? Подобное соседство было крайне нежелательным. Тринадцать миль туда и обратно – немалый путь для пешехода, хотя для собаки вполне доступный. Но если это дикарь, такое расстояние его не остановит. Однако ничто не свидетельствовало о том, что собаку в ее ночных блужданиях сопровождал человек.

В тот момент я находилась гораздо ближе к лачуге, чем к Даквортам.

Я снова изучила отпечатки и заметила, что они расположены с большими промежутками – больше пяти футов. У пешехода, ступающего по песку, средняя длина шага никак не более тридцати дюймов. Шестьдесят дюймов говорят о том, что человек бежал. Может, в этом и не было ничего особенного, но при мысли о нагом дикаре, несущемся сломя голову по пляжу, мне сделалось не по себе. Однако я тут же посмеялась над своим чересчур разыгравшимся воображением. Цепочка шагов была не длиннее тридцати или сорока ярдов, а босой человек не обязательно гол с головы до пят. Может быть, он просто купался, как и я, и, выйдя из воды, по какой-то причине припустил рысью.

А кроме того, у него не меньше прав обосноваться на острове,