Река моих сожалений - Медина Мирай

– Разве это чепуха? – он не отставал.

– Не хочу тебя расстраивать, но единственное, что удерживает меня в творчестве, – это деньги. Много денег. Может, ты и готов петь за гроши, но я не ценю свой труд так низко.

– Вспоминая твою игру в первый день съемок… – Колдер хотел заглянуть мне в глаза, но я не давал ему это сделать, прибавляя шаг. – Я уверен, тогда ты не думал о деньгах. Проявление твоих эмоций… рвало мне душу. Они были искренними. По правде говоря, мне стало больно, когда я увидел, как ты плачешь…

– Хватит об этом. Все это ерунда, – я не нашел что еще сказать.

Одни только воспоминания о первом дне съемок вгоняли меня в глубокие печальные раздумья. Но я загорелся интересом узнать, одного ли Колдера впечатлили мои эмоции, один ли он заметил, что в моей игре не было игры как таковой. Одному ли ему было больно видеть, как я по-настоящему плачу?

– Почему тебе было больно? – Интерес распирал меня все больше.

Мы переходили дорогу, когда Колдер ответил:

– Думаю, любому стало бы больно от твоей искренности.

– Неправда. Большинству людей плевать на меня. Восемьдесят процентов фанатов даже не придут на творческие вечера, если я решу устроить таковые, потому что они любят моих персонажей, а не меня самого. Их не интересуют моя жизнь, мои переживания, мои чувства. Кто-то мечтает быть со мной, но на деле они влюблены лишь в образ. Если я наберу вес или сменю прическу, изуродую лицо или стану инвалидом, все проявят жалость или разочарование и забудут о своих любовных переживаниях, вычеркнув меня из жизни. К тому же у меня не те характер и внутренний мир, в которые можно влюбиться. Так оно и есть, и к чему мне это отрицать? Это факт.

Колдер ответил мне не сразу. Ему потребовалось время, чтобы осмыслить услышанное, и он стал оглядываться по сторонам.

– Твой внутренний мир необычен. Я бы даже сказал, что он прекрасен. По-своему прекрасен. И я бы не отвернулся от тебя, что бы из перечисленного с тобой ни произошло.

Я почувствовал дикую потребность взглянуть на него в тот момент, чтобы узнать, как он смотрел на меня в те секунды. Но его взгляд был прикован к земле.

В груди расцвело очередное приятное чувство. Сердце сжалось от благодарности и внезапно нахлынувшего тепла. Необъяснимая, едва сдерживаемая дрожь предпринимала яростные попытки обуять все мое тело, но я лишь незаметно передернулся.

Ганн наверняка тоже так думал, но его намерения и мысли имели иное происхождение, иную почву, из которой они проросли.

Глупый, глупый Колдер! Зачем ты мне это сказал? На секунды я забыл, куда шел, – так влияют на меня твои слова, и скрыть свои эмоции, написанные на моем лице, я был не в силах. Актерское мастерство меня не спасло.

– Я не такой, как ты, – вырвалось у меня шепотом.

– О чем ты? – Дыхание Колдера замедлилось.

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Теперь уверенность в не сказанных им словах окрепла так, что ни одно отрицание не убедило бы меня в обратном.

– Я не понимаю, – и нервная невинная улыбка в ответ, – о чем ты гово…

– Я не могу назвать себя правильным, потому что чувствую, что со мной что-то не так, но и тебя назвать неправильным язык не поворачивается. Я не очень приветствую эту тему, потому что… ненавижу ярлыки. Все должно происходить так, как чувствуется, без названий и распределений на категории.

– В этом ты прав, – только и сказал Колдер, словно не услышав моих предыдущих слов, будто не понимая, к чему я клоню.

Он оглядывался, мял внутреннюю подкладку карманов куртки, вздыхал, не желая выдавать свои истинные чувства: смущение, страх, растерянность. И пусть я знал, что он намеренно скрывал от меня свою истинную сущность, я чувствовал себя оскорбленным, будто моя речь прошла сквозь него и ни одно словечко не зацепилось за струну его нервов, издав одинокую тревожную мелодию.

– Мне нужно идти, – вырвалось у него.

Казалось, он сдерживал в себе эти несчастные три слова изо всех сил и, выговорив их, с часто бьющимся сердцем, со страхом, скользящим в глазах, с тяжелым дыханием, ставшим реже из-за разрывающего изнутри трепета, с нетерпением ждал моего одобрения и… долгожданного расставания, чтобы уйти и, возможно, больше не вернуться.

– Хорошо. – Я не стал его долго мучить, кажется, впервые желая облегчить его ношу, на время снять с него позорное ярмо.

Я обнажил его душу, вытянул из сердца все, что только можно вытянуть, сказав ему правду в лицо. Правду, которую, очевидно, никто ему никогда не говорил.

Он не был похож на тех, кто не спеша переползает из одного клуба в другой в поисках партнера-одноночки. Он был из тех, кто искал родственную душу, не думая о том, о чем обычно люди думают при первом же знакомстве.

Но мы не родственные души, Колдер. Пойми это по моему взгляду, ибо я не хочу говорить тебе это в лицо. Не хочу тебя огорчать, чтобы не чувствовать себя виновником твоих разочарований. Я не хочу видеть твою печаль.

– Что мне делать, мама?

Они говорили, что она идет на поправку. Божились, что болезнь выпустила ее из своих смертельных объятий.

Пора ликовать, думали мы с Ганном, благодарить Бога за его милость, сходить в церковь и пожертвовать нуждающимся. Мы так и сделали. Обманутые призрачным счастьем, мы радовались избавлению от страха за жизнь невинного ребенка.

Ганн давал дочери сотни невозможных обещаний, а я, смотря на своего настоящего отца, просто радовался, что вижу на его лице искреннюю улыбку.

Но, боже, в чем провинился перед тобой этот любящий отец?

Все дело в наркотиках?

В алкоголе?

В случайных связях?

Не вовремя же ты вспомнил, что пора ему платить по счетам. И не тот вид оплаты ты выбрал.

Боже…

В тот день у Ганна намечалось выступление, я занял место, чтобы на следующие два часа окунуться в музыку. Я готовился на сто двадцать минут отвлечься от мыслей о наркотиках. В последние дни желание забытья пожирало каждую клеточку моего тела, обжигало, терзало, и я подолгу мог лежать в углу, завывая от боли.

Я хотел сдержать свое слово. Хотел быть верным себе, ибо знал: если сорвусь сейчас, то уже никогда не поверю самому себе и, давая очередное азартное обещание, буду позорно и угнетающе вкушать эту ложь, чувствуя ее горький вкус.

Без встреч с Колдером сдерживаться стало тяжело. Казалось, лишь он все это время держал цепь, другим концом прикованную к моему ошейнику. Услышав мои тонкие намеки, он решил покинуть меня, причислив к списку просто знакомых и партнеров по съемкам. А ведь нам еще играть романтические сцены…

Кристиан отснял все дубли со мной в студии и с нетерпением ждал 1 октября, когда мы отправимся в Айдахо и придет очередь Колдера показать себя.