Демонология Сангомара. Удав и гадюка - Д. Дж. Штольц

В замке было очень холодно, холоднее, чем в склепе, и даже вампиры ходили в шерстяных плащах, под которые натягивали всю имеющуюся у них одежду. Смертников, прибывших из городской тюрьмы в подземелья, старались выпивать быстро, в тот же день, иначе был риск наутро обнаружить несчастных уже закоченевшими, со льдом в жилах.

Со вздохом Филипп покинул спальню, чтобы спуститься вниз, в кабинет, где пропадал целыми днями. Выдыхая пар изо рта, он прошел спальню Йевы, затем гостевые покои, где жил Уильям, и резко остановился. Не в силах бороться с собой, смерил тяжелым больным взглядом следующие две комнаты, наглухо запертые уже с четыре века. Время от времени, когда граф покидал замок, Управитель заходил в эти комнаты для уборки, чтобы потом их снова закрыть. Связка ключей на поясе призывно звякнула, а рука Филиппа дрогнула от секундной слабости. Однако, опомнившись, граф мотнул головой и пошел прочь как можно быстрее. Работа ждала, и граф устремился к ней, как к любимой женщине, желая отвлечься от жутких воспоминаний и ошибок прошлого.

В конце осени Филипп вернулся из самого северного города Солрага, Амма. Там Стоохс, захватив Амм, пытался закрепиться в нем и продвинуться дальше, но был выдавлен конницей Солров. Оказавшись без провизии, войскам неприятеля пришлось спешно — не без потерь — отступить к своим границам, и война закончилась. Закончилась до весны, пока оттепель не обнажит укрытые сугробами тропы. Тогда Стоохс вернется мстить за смерть своего самонадеянного военачальника, графа Даббли фон де Ларгоона, которого Филипп прилюдно обезглавил, как вшивого пса. Белого Ворона молили, бросались в ноги и обещали богатый выкуп. Смели попрекать бесчестием. Но враг не будет уважать, если выказывать слабость — это Филипп надежно усвоил за долгие годы жизни.

Зайдя в пустой кабинет, граф приземлился в любимое кресло и стал просматривать журналы. Поток корреспонденции во время сезона Граго резко прекращался и возобновлялся лишь по весне, поэтому зиму Филипп всегда проводил в анализе: спокойном и вдумчивом. Ближе к полудню в комнату вошел зрелый мужчина в шерстяном плаще с волчьим мехом.

— Господин, — поклонился Базил Натифуллус.

— Да, Базил?

— Капитан Рэй Мальгерб интересуется, когда вы будете готовы выехать на кобыльи конюшни для проверки.

— Завтра с утра, — произнес Филипп, перелистывая плотные желтые страницы с записями из Далмона.

— Как скажете, — откланялся Управитель и исчез в коридоре.

Филипп уже собрался было вновь провалиться в цифры, как услышал звук рога. Нахмурившись, он убрал журнал и подошел к окну. Во внутренний двор въезжал Горрон де Донталь, который уже поднял голову к кабинету и лукаво улыбался, скинув капюшон.

Очень скоро бывший герцог, в красном кафтане, с идеально выбритым подбородком и хитрыми плутоватыми глазами, обнялся со своим родственником и сел на кушетку, поправил волосы цвета вороного крыла до плеч. Как только дверь за слугой закрылась, улыбка сползла с лица Горрона столь стремительно, что Белый Ворон понял — произошло что-то нехорошее.

— Ты был прав, Филипп, — сказал Горрон.

От этого сердце Белого Ворона сжалось в предчувствии беды.

— Вы были в Ноэле?

— Да, — кивнул герцог. — И то, что я там выяснил, как и результат общения с Мариэльд на суде, тебе не понравятся.

— Я тоже кое-что узнал, Горрон. Взгляните!

Филипп быстро закатал рукав черного шерстяного котарди и протянул запястье герцогу. Тот медленно прокусил кожу и втянул кровь. Ожидание длилось минут пять. Филипп наблюдал, как мертвенно бледное лицо герцога, который был мыслями в воспоминаниях Белого Ворона, менялось. Тревога в глазах все росла и росла, пока, наконец, Горрон не оторвался от руки. Он, к удивлению Филиппа, был так взволнован, что даже не удосужился протереть рот платком, а лишь мазнул по губам пальцами, небрежно и быстро.

Горрон в безмолвии подошел к окну, отодвинул тяжелый край бордовых штор и всмотрелся куда-то вдаль, за город, на укрытые под сугробами поля озимой пшеницы.

— Все это очень интересно… Так слушай, Филипп. Начну, пожалуй, с единственной хорошей новости. Наш Юлиан умудрился по весне убить Ноэльского Левиафана, даже двух.

— Левиафанов? Двух? — Филипп слыхивал рассказы про глубоководное чудовище, поднимающееся на поверхность раз в пятнадцать лет.

— Да-да, двух. Реликт проснулся на год раньше положенного, породив дитя. Сам понимаешь, чем это грозило обернуться для морской торговли.

— Как он это сделал?

— Он же рыбак… — герцог усмехнулся и почесал подбородок. — Наловил ядовитых медуз где-то в море и под видом рыбы скормил реликтам. Я видел скелет детеныша, его приволокли на площадь к храму Дюжей и теперь используют для подношений местному богу моря Осте. Десять васо, Филипп. Десять! И это детеныш. Мать осталась покоиться на дне бухты, и, поговаривают, что ее размер был много больше. Безумие, восхитительное безумие… — а затем герцог, снова усмехнувшись, продолжил. — Но на этом добрые вести кончаются. Я прибыл в Ноэль в начале сезона Самама, даже скорее ближе к середине лета. Особняк пустовал — все разъехались. Майордом Лилле Аданов был глух и нем, его не брали ни подкупы, ни угрозы. Мне пришлось выждать какого-нибудь слугу в тисовой рощице рядом с особняком и осушить. У Мариэльд своя игра, Филипп.

— Что случилось?

— В свете того, что я увидел из твоих воспоминаний, я уверен — мое путешествие в Ноэль и стал первопричиной отбытия графини из имения.

— Лётэ предупредил Мариэльд?

— Да, я узнавал у него. И спустя пару дней, как Лётэ известил Мариэльд о том, что у нее скоро будут гости, в Цветочный особняк явился фальшивый посланец с фальшивым письмом.

— Какой посланец? — нахмурился Филипп.

— Давай начнем с письма, а там доберемся и до гонца. Когда Юлиан по весне уехал на несколько дней в Лорнейские врата для подготовки к ярмарке, прибыл человек с бумагой из Элегиара. Содержание я, увы, не узнал. Однако в тот же день Мариэльд и учитель Юлиана, Вицеллий, который обучал его расиандскому языку и веномансии, отправились гулять вдоль берега. Чуть погодя раздался крик, и два стража на задних вратах кинулись на помощь. Вскоре показался Вицеллий с Мариэльд на руках, графиня истекала кровью и не могла пошевелить и пальцем.

— Ксимен?

— Да, ксимен. Чуть позже Вицеллий собрал всю взволнованную прислугу и охрану у дома. И… ничего.

— Как это ничего? — спросил настороженно Филипп.

— Вот так, после того, как этот учитель сказал, что «ничего не случилось», все разошлись по своим делам и никто больше не обсуждал происходящее. Видишь ли, какая штука, — Горрон де Донталь усмехнулся. — Слуга, которого я выпил, все видел, но потом забыл это. Но кровь… кровь все запомнила, Филипп. Единственное, что не смог скрыть Вицеллий — двух пропавших стражей.

— И все это, когда Уильяма не было в доме.

— Да! Еще пару дней графиня не покидала спальню, а Вицеллий не покидал ее. Это теперь я понимаю из твоих воспоминаний, что в тот момент веномансер, который попытался спастись и отравил графиню, был заменен демоном. Но тогда я лишь вынашивал смутные догадки о переселении душ. И потому ночью прошел вдоль берега, мимо особняка, туда, где все случилось. Я ничего не нашел. Сначала ничего не нашел. Но спустя два дня поисков я со слугами обнаружил тела очень глубоко в можжевеловом лесу, под поваленными деревьями. Их за пару месяцев обглодало до костей зверье, но по одежде было понятно, что в этой груде лежат два стражника и какой-то незнакомец. Впрочем, коричневое платье и табард этого третьего мне кое-кого напомнили.