Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву - Руслан Хасбулатов

На этом съезде была принята Декларация о суверенитете России, которая, по сути, ставила лишь одну, но серьезную задачу: передать в ведение Российской Федерации значительную часть вопросов социально-экономической политики, которые находились под юрисдикцией СССР. Но из этой Декларации пропаганда создала некое «разрушительное оружие», которое якобы «взломало» каркас СССР. Это — неправда.

Тогда же, в июле 1990 г., Верховный Совет России по предложению Ельцина избрал в качестве председателя Совета министров Ивана Силаева, крупного организатора военно-промышленного комплекса. Его заместителями стали Юрий Скоков, руководитель одного из крупнейших промышленных предприятий, а также Григорий Явлинский, который вместе с академиком С. Шаталиным разрабатывал программу экономической реформы. Отмечу, что мы все трое руководителей России — Ельцин, Силаев и я — вплоть до завершения разгрома ГКЧП в августе 1991 г., относились друг к другу с большим уважением, часто встречались в формальной и неформальной обстановке, согласовывали вопросы и позиции по наиболее важным вопросам внутренней политики, действиям и решениям.

Таким образом, итогом горбачевских демократических реформ явилось то, что в Российской Федерации впервые за 70 лет существования СССР произошла мирная демократическая революция и коммунисты, проиграв выборы, парламентским путем уступили власть беспартийной команде демократов, которые избрали руководство России во главе с Ельциным — Хасбулатовым — Силаевым.

Постановление Съезда народных депутатов Российской Советской Федеративной Социалистической Республики

О Председателе Верховного Совета РСФСР

Съезд народных депутатов РСФСР постановляет: Избрать Председателем Верховного Совета РСФСР товарища Ельцина Бориса Николаевича.

Первый заместитель Председателя Верховного Совета РСФСР Р.И. Хасбулатов

Москва, Кремль

Всесоюзный референдум и избрание Ельцина Президентом России

Ельцин тяготился работой Председателя Верховного Совета, что требовало большой личной организованности, самодисциплины, хладнокровия, чтения огромного количества документов («бумаг»), в общем, скрупулезного знания дела, знания депутатов, умения общаться с ними, войти в контакт. Всего этого он был лишен начисто и прежде всего отличался малой работоспособностью и леностью, вечно жаловался на здоровье, отличался подозрительностью. Десятилетия руководящих должностей в партийной системе полностью отучили его от нормальной работы. Постоянно ввязывался в споры, делал неуместные реплики, допускал плоские шутки. Я сам большой любитель разного рода иронии, иногда шутки и пр., но у Ельцина это выглядело как-то грубо, не вызывало улыбку. Намеченная повестка заседаний Верховного Совета, когда эти заседания проводились под его председательством, никогда не выполнялась. Наши депутаты того периода — это были сложные люди, прошедшие отбор в жесткой борьбе с партийной бюрократией, образованные, опытные и самостоятельные — не видели в нем интеллектуальной и организационной силы. И хотя многие из них числились в КПСС, но по своим воззрениям это были люди разных идейных установок. Большая группа депутатов (приблизительно четвертая часть всех депутатов) состояла во фракции «коммунисты России»; почти столько же входили в «крестьянскую фракцию»; менее четверти — во фракцию «демократов», какое-то число — во фракции «республиканцев» и «христианских демократов». Фракции постоянно находились в движении — «умирали» одни, возникали другие. За исключением фракции коммунистов, какой-либо партийной дисциплины при принятии законопроектов (в ходе голосований) не существовало. Поэтому важна была позиция председательствующего на сессии (Председателя Верховного Совета или его заместителя), который смог бы убедить депутатов в необходимости принятия данного закона или иного нормативного акта. Такого дара убеждать депутатов, вызвать у них доверие к своей позиции у Ельцина не было.

Но он как человек опытный (тридцать лет работы к партийной системе) быстро понял, что я могу вести эти заседания лучше его, и почти перестал появляться на сессиях Верховного Совета, предпочитая ездить но регионам, на юг и за границу. Но тогда эти соображения, о которых я пишу ныне, мне и в голову не приходили — я считал необходимым действовать так, как действовал — эффективно, имея цель всегда добиваться поставленных нами с Ельциным задач и усматривая в этом свой нравственный и служебный долг, в том числе перед ним, Ельциным. Но, как отмечено выше, было очевидно, что Ельцин тяготился работой председателя. Особенно это стало очевидным после сентябрьского (1990 г.) инцидента с его автомобилем, когда он заподозрил покушение и впал в длительную меланхолию. И когда как-то в нашей беседе в Архангельском он поведал мне, — а это было в конце декабря 1990 г., — что хотел бы внести такие изменения в Конституцию, которые позволили бы ему быть избранным Президентом России, — я все понял с полуслова и взял курс на подготовку конституционных изменений.

Это, однако, было задачей труднейшего характера. У нас с Ельциным не было в парламенте ощутимого большинства, приходилось постоянно лавировать, привлекать на свою сторону депутатов логикой доводов, убеждением, красноречием, шуткой или жесткой критикой той или иной позиции оппонента или противника. Если бы я поставил в повестку заседания сессии Верховного Совета вопрос о «введении в Конституцию статей о президентстве», они оказались бы немедленно отвергнутыми почти всеми, в том числе и демократами. Не говоря уже о том, что на съезде народных депутатов, на котором надлежало их окончательно утвердить, чтобы они приобрели законную силу, на это нечего было даже рассчитывать.

Поэтому я предложил действовать через Конституционную комиссию, которая Первым съездом депутатов была уполномочена подготовить проект новой Конституции России. Ее председателем был избран Ельцин, а я стал его заместителем. Вскоре в этот проект стараниями Олега Румянцева (ответственный секретарь комиссии) были введены статьи, регулирующие полномочия президента. При докладе Олега Румянцева на заседаниях палат парламента идея президентства в России была впервые «вброшена» в обсуждение. Постепенно она укрепилась в сознании наших депутатов.

Следующий этап был связан с интенсивной подготовкой Горбачевым (начиная с нового, 1991 г.) страны к референдуму по вопросу единства СССР. В тот период вокруг Ельцина группировались весьма влиятельные люди (называющие себя «демократами»), которые внушали ему, что «России не следует участвовать в этом референдуме», что «Горбачев проводит этот референдум для укрепления своей личной власти» и т. д. И, к моему удивлению, Ельцин стал публично высказывать эти дурные мысли. Я тогда решил основательно поговорить с ним. Это было незадолго до того, как Горбачевым было окончательно принято решение о дате референдума в марте 1991 г.

В кабинете Ельцина мы тогда вдвоем провели около 2 часов, обсуждая вопрос: участвовать или не участвовать России в референдуме о единстве СССР. Ельцин ссылался на Афанасьева, Попова, Старовойтову и прочих демократов, по мнению которых «Горбачев стремится через референдум закрутить гайки» — то есть начать «откат» от его же реформ. Я высмеял такую позицию, прямо сказал собеседнику, что мы, российские руководители, даже при огромном нашем противодействии, не в состоянии блокировать этот референдум на территории РСФСР. Что же он, Ельцин, не знает ситуации в России, в ее провинциях? Повсюду местные власти обеспечат его проведение — идея единства СССР дорога народу. Поэтому нам надо избрать другую тактику, которая должна заключаться в следующем: