Павлик - Олег Иванович Чапаев

одной стороны, однозначно очень. Вот – ты, вот – поле весеннее. В небе – то ли жаворонок, то ли еще какая хрень пернатая горло дерет. Вот колокольня… И пусть войны уже нет, и ты дома уже почти, а на деле сейчас команда будет, и – вперед! С криком, с ужасом этим животным – вперед! На очередь…

Он надолго замолчал. Игорь Сергеевич терпеливо ждал продолжения. В кабинете призраком возник официант, и на столе материализовались еще два бокала и огромное блюдо с дымящимся мясом. Однако ни Павлик, ни Игорь Сергеевич не обратили на мясо никакого внимания. Оба молча курили, потом Павлик отпил из бокала и продолжил:

– Сон этот, второй который, он – как бы первого продолжение. Я сейчас вам рассказываю – так один в один выходит, а на деле дольше все было. Будто пленку чуть дальше промотали с фильмом, – он тяжело вздохнул. – Ее мотает кто-то, пленку эту, а мне – смотреть. После грохота того и глаз Серегиных я с ужасом одного только и жду – крика «В атаку!». И знаю: еще минута, может, две, а конец – один. Ну, если только старшина удумает что-то, хотя… – Павлик хмыкнул. – Там и думать-то нечего – брать нужно колокольню эту! Перебежками, цепью, россыпью… А нам – ни назад не сдвинуться, ни вперед. От опушки-то мы ушли метров сто, считай. Этот, на колокольне, как продумал все. Подпустил, и на тебе – как мишени в тире. А давит!.. – он прищелкнул пальцами. – Ощущение это… Несправедливости. Я сейчас опять, наверное, сбивчиво говорить могу, но штука в том, что каким-то макаром я знаю, что всю войну без царапины единой прошел. Хотя, если разбираться начать, ничего странного в этом и нет. Любой нормальный человек про себя все знает, хоть во сне, хоть наяву. Так вот там мысли такие в голове и роятся: всю войну – ни ранения, ни контузии, и – вот оно, бинго! Сейчас, как памятник, встанешь и примешь на грудь все эти граммы свинцовые. И понимаю я, – он снова ковырнул вилкой из тарелки, без аппетита прожевал и продолжил, – что команды-то и нет вот по этой как раз причине! И Егору Кузьмичу, и остальным всем, им, как и мне сейчас, те же мысли в голову лезут: «Все!.. Баста!.. Кончилось все, и никто больше умирать не должен! И колокольня эта, она вообще ничего решить не может, и ганс тот обмороженный – откуда взялся-то он? Нам бы только отсюда выползти, а дальше…» – Павлик махнул рукой. – Только вот знаю я уже, что кому как, а мне ничего такого не светит. Я тогда, – он мотнул головой, – он, вернее, парень тот на поле, как будто умер сразу. Знаете, как оно бывает? Ты еще живой лежишь, дышишь, на теле – ни царапинки, а на деле – все уже. А то, что живой ты пока, так это отсрочка просто, – Павлик залпом махнул свой бокал. – Игорь Смирнов, – он мягко улыбнулся, – так зовут меня. Вспомнил, – он тряхнул головой. – Да и не вспомнил я, само это имя всплыло. И странного тут ничего и нет, как я сейчас понимаю. Мы же всегда знаем, кто мы такие? Или думаем, что знаем, – он подчеркнул интонацией слово «думаем». – А потом – хлоп! Как вспышка какая-то, как будто переключили что-то – и я опять у себя в комнате!

Игорь Сергеевич, напряженно слушавший каждое слово, крякнул и взял со стола маленький колокольчик, который Павлик раньше не замечал, коротко звякнул – и на пороге возник Рамзан.

– Я, Павел, с вашего позволения, рюмочку покрепче чего закажу. Уж больно, – он покрутил головой, – рассказ ваш впечатляет. – Граппы, Рамзан, пожалуйста, граммов сто, – официант коротко кивнул и вопросительно посмотрел на Павлика.

– А я бы текилы, если можно.

Напитки появились на столе буквально через несколько минут. Павлик в очередной раз подивился скорости, с которой Рамзан умудрялся их обслуживать. Разлив выпивку по стопкам официант исчез в своей фирменной манере – незаметно. Собеседник Павлика отсалютовал ему рюмкой:

– За рассказ! Впечатлили, признаюсь, – он махом выпил и одобрительно заухал. – Я, кстати, кальян попросил. А то обещал ведь – кальян, оазис!

– Кальян – хорошо! – Павлик отпил текилы. – Вещь!

– У Азиза все первосортное, – Игорь Сергеевич согласно кивнул. – И еда, и напитки. Продолжение-то будет?

– А то! – Павлик тяжело вздохнул. – Это ж начало только самое, преамбула, можно сказать. Вершок! За ним и корешки пойдут, – заверил бизнесмена Павлик и с минуту молчаливо помешивал соломинкой в пустом бокале. – В общем, проснулся я опять. Но еще хуже, я вам скажу, чем в первый раз: аж подлетел с постели мокрый насквозь! А самое страшное – я вообще понять сначала не мог: где я и что со мной. Мысль первая была: «Что за хрень вокруг?» Как будто выдернули меня – Игоря Смирнова этого, в смысле, – с поля того. Выдернули и на кровать непонятную уложили в комнате незнакомой, – он снова надолго замолк, потом пригубил из рюмки и продолжил. – Ощущение нереальности – двойное. Минут пять, думаю, я в ступоре полном был. Как раздвоился… С одной стороны, я – Игорь Смирнов, красноармеец этот, с другой – Павлик. И сразу не врубиться, кто на самом деле-то я. Вроде один, но в двух лицах сразу. Сложно объяснить, что я тогда ощущал. Кто не любил – тот не поймет, как в народе говорят. Только кто пережил такое, тому хоть что-то ясно быть может. Когда немного в себя пришел и комната меня пугать перестала, я к шкафчику на кухне ломанулся. Была там у меня нычка… – Павлик чуть заметно усмехнулся, – Бутыль вискаря ирландского. Так я два стакана залпом махнул, как воду из-под крана. Без запивки, без закуси… Я так-то слаб на это дело, – он улыбнулся, – хмелею быстро очень, а тут – ни в одном глазу! Сижу на кухне, свет везде поврубал. Стакан отставил, сигарета дымится, а в голове – поле, грохот от пулемета, глаза Сережки того, который в руку подранен. Я ведь только имя свое вспомнил… Да и не вспомнил даже, правильнее сказать, а всплыло имя само как-то – Игорь Смирнов, как мне Серега справа-то шепчет: «Игорек, больно как!», – Павлик снова пригубил из рюмки и затянулся, – а мне ему заорать хочется в ответ: «Куй ли там больно-то! Вот сейчас старшина «В атаку!» проорет – вот там, действительно, больно будет!». Как будто он виноват в чем…

Павлик обвел глазами дворик: на улице уже окончательно