Женщины - Чарльз Буковски

– Хорошо.

Я зашел в ванную и разделся, почистил зубы, вымыл лицо и руки. Она приехала аж из самого Техаса, думал я, прилетела на самолете только ради того, чтоб увидеть меня, и теперь лежит в моей постели, ждет.

У меня пижамы не было. Я пошел к кровати. Кэтрин лежала в ночнушке.

– Хэнк, – сказала она, – у нас осталось еще дней шесть, пока это безопасно, а потом надо будет придумать что-нибудь.

Я лег к ней в постель. Маленькая девочка-женщина была готова. Я привлек ее к себе. Удача снова со мной, боги улыбались. Поцелуи стали жестче. Я положил ее руку на свой хрен, а потом задрал ей ночнушку. Начал заигрывать с ее пиздой. У Кэтрин – пизда? Клитор высунулся, и я нежно к нему прикоснулся, потом еще и еще. Наконец, взгромоздился. Хуй мой вошел до половины. Там было очень узко. Я подвигал им взад и вперед, затем толкнул. Остаток скользнул внутрь. Упоительно. Она стиснула меня. Я двигался, а хватка ее не ослабевала. Я пытался сдержать себя. Перестал качать и переждал, остывая. Поцеловал ее, раздвигая ей рот, всосавшись в верхнюю губу. Я видел, как волосы ее разметались по всей подушке. Затем бросил попытки ублажить и просто еб, яростно в нее врываясь. Похоже на убийство. Наплевать: мой хуй охуел. Эти волосы, это юное и прекрасное лицо. Как дрючить Деву Марию. Я кончил. Я кончил ей внутрь, в агонии, чувствуя, как моя сперма входит ей в тело, девочка беззащитна, а я извергал свое семя в самую глубинную ее сердцевину – тела и души – снова и снова…

Потом мы заснули. Вернее, Кэтрин заснула. Я обнимал ее сзади. Впервые я подумал о женитьбе. Я знал, что, конечно, где-то в ней есть недостатки, их пока не видно. Начало отношений – всегда самое легкое. Уже после начинают спадать покровы, и это никогда не кончается. И все же – я думал о женитьбе. Я думал о доме, о кошке с собакой, о походах за покупками в супермаркеты. У Генри Чинаски ехала крыша. И ему было до балды.

Наконец я уснул. Когда я проснулся утром, Кэтрин сидела на краю кровати, расчесывая ярды рыже-каштановых волос. Ее большие темные глаза смотрели на меня, когда я проснулся.

– Привет, Кэтрин, – сказал я, – ты выйдешь за меня?

– Не надо, пожалуйста, – ответила она, – я этого не люблю.

– Я серьезно.

– Да ну тебя на хер, Хэнк!

– Что?

– Я сказала «на хер», и, если ты будешь продолжать в том же духе, я сажусь на первый же самолет домой.

– Ладно.

– Хэнк? – Ну?

Я взглянул на Кэтрин. Она продолжала расчесываться. Ее большие карие глаза были устремлены на меня, и она улыбалась. Она сказала:

– Это просто секс, Хэнк, просто секс!

И рассмеялась. Смех не был язвительным, он был радостным. Она расчесывала волосы, а я обхватил ее рукой за талию и ткнулся головой ей в бедро. Я уже ни в чем не был уверен.

Я брал с собой женщин либо на бокс, либо на бега. В тот четверг вечером я взял Кэтрин на бокс в спортзал «Олимпик». Она никогда не видела живого боя. Мы приехали еще до первой схватки и сели у самого ринга. Я пил пиво, курил и ждал.

– Странно, – заметил я. – Люди приходят сюда, садятся и ждут, когда два человека вскарабкаются на ринг и будут себя не помня вышибать друг другу мозги.

– И впрямь ужас.

– Этот зал построили давно, – рассказывал я, пока она разглядывала древнюю арену. – Здесь только две уборные, одна для мужчин, другая для женщин, и обе очень маленькие. Поэтому сходи либо до, либо после перерыва.

– Ладно.

В «Олимпик» ходили в основном латиносы и белые работяги из низших слоев, да несколько кинозвезд и знаменитостей. Много хороших мексиканских боксеров, и дрались они всем сердцем. Плохими были только бои, когда встречались белые или черные, особенно тяжеловесы.

Сидеть там с Кэтрин было странно. Человеческие отношения вообще странны. Я имею в виду, вот ты некоторое время – с одним человеком, ешь с ним, и спишь, и живешь, любишь его, разговариваешь, ходишь везде, а затем это прекращается. Наступает короткий период, когда ты ни с кем, потом приезжает другая женщина, и ты ешь теперь с ней, и ебешь ее, и все это вроде бы так нормально, словно только ее и ждал, а она ждала тебя. Мне всегда не по себе в одиночестве; иногда бывает хорошо, а по себе – ни разу.

Первый поединок был неплох, много крови и мужества. Глядя бокс или ходя на скачки, можно кое-чему научиться – как писать, например. Урок неясен, но мне помогало. Вот что самое важное: урок неясен. Слов тут нет – как в горящем доме, или в землетрясении, или в наводнении, или в женщине, которая выходит из машины и показывает ноги. Не знаю, чего требуется другим писателям: наплевать, я все равно их читать не могу. Я заперт в собственных привычках, собственных предубеждениях. Вовсе неплохо быть тупым, если невежество – твое личное. Я знал, что настанет день и я напишу про Кэтрин, и это будет тяжело. Легко писать о блядях, но писать о хорошей женщине несоизмеримо трудней.

Второй бой тоже был ничего. Толпа вопила, ревела и накачивалась пивом. Они временно сбежали со своих фабрик, складов, боен, автомоек – в плен вернутся на следующий день, а пока они на свободе – они одичали от свободы. Они не думали о рабстве нищеты. Или о рабстве пособий и талонов на еду. С прочими нами все будет в норме, пока бедняки не научатся мастерить атомные бомбы у себя в подвалах.

Все схватки были хороши. Я встал и сходил в уборную. Когда я вернулся, Кэтрин сидела очень тихо. Ей пристало бы посещать балет или концерты. Она выглядела такой хрупкой, однако ебаться с ней великолепно.

Я пил себе дальше, а Кэтрин хватала меня за руку, когда драка становилась особенно жестокой. Толпа обожала нокауты. Она орала, когда кого-нибудь из боксеров вырубали. Били ведь они сами. Может, тем самым лупили своих боссов или жен. Кто знает? Кому какое дело? Еще пива.

Я предложил Кэтрин уехать до начала последнего боя. Мне уже хватило.

– Ладно, – ответила она.

Мы поднялись по узкому проходу, воздух был сиз от дыма. Ни свиста нам вслед, ни непристойных жестов. Моя битая харя, вся в шрамах, иногда помогала.

Мы дошли до малюсенькой стоянки под эстакадой шоссе. Синего «фольксвагена» 67-го года на ней не было. Модель 67-го года – последний хороший «фольк», и весь молодняк это знает.

– Хепберн, у нас спиздили машину!

– О, Хэнк, не может быть!

– Ее нет. Она стояла вот тут. – Я ткнул пальцем. – Теперь ее нет.

– Что же нам делать?

– Возьмем такси. Мне очень погано.

– Ну почему люди так поступают?

– Они без этого не могут. Для них это выход.

Мы зашли в кофейню, и я вызвал по телефону такси. Мы заказали кофе и пончики. Пока мы смотрели бокс, нам подстроили трюк с вешалкой – закоротили провод. У меня была поговорка: «Забирайте мою женщину, но машину оставьте в покое». Я б никогда не стал убивать человека, уведшего от меня тетку; но того, кто угнал машину, убил бы на месте.