Дворянская семья. Культура общения. Русское столичное дворянство первой половины XIX века - Алина Сергеевна Шокарева

происхождения, как Паоли у Волконских), которые учили слуг обращаться с гостями и с хозяевами на европейский манер, вели дом по западному образцу. В основном же слугами командовал крепостной, вышколенный дворецкий, на которого ложилась обязанность следить за тем, как слуги исполняют свои обязанности, и наказывать нерадивых[354].

В Петербургских домах часто держали иностранных слуг. Русские слуги в подражание западным коллегам перенимали их манеры и даже имена: так, среди лакеев были «Пьеры», «Жаны», «Людвиги»[355]. Господа любили переименовывать своих крепостных для создания иллюзии «полностью европейского», утонченного дома.

Особенной была роль швейцара – от его умения проводить гостей в комнаты, правильным образом давать ответы и держаться с достоинством зависела репутация хозяев. Первое впечатление о доме гости получали на входе, именно при встрече со швейцаром. На его же долю выпадала обязанность отказывать от дома гостям по указанию хозяев, делая это в той форме, какую ожидает от него господин. Поэтому и манерами швейцар походил на своего хозяина, отличаясь подчас еще большей чопорностью, невозмутимостью и надменностью.

В богатых домах слуг было так много, что у каждого существовала определенная зона ответственности. Например, жившая у матери Анненкова старая полная немка должна была греть хозяйке кресло. В семье Толстых «у Полины была идея, вполне соответствующая ее великосветским правилам: подобрать каждому из братьев слугу – дворового парня одного с ним возраста. Так в услужение ко Льву (Льву Николаевичу Толстому. – А.Ш.) поступил Ванюша; помимо обязанностей камердинера, он выполнял также работу переписчика, переписывая набело первые литературные произведения своего хозяина»[356]. Т. П. Пассек вспоминала, что, когда она с матерью в 1817 году приехала к княгине Хованской в Москву, в передней их «встретили старые седые лакеи, которые, по заказу, строчили подтяжки, и два-три мальчика, читавшие потрепанные книги духовного содержания. Во внутренних комнатах приветствовали чинные горничные, одетые в темные платья, с большими чепцами на головах. Все ходили тихо, говорили шепотом, доклады делали едва шевеля губами»[357].

В. А. Инсарский в своих «Воспоминаниях» рассказывает про некоего слугу Кудрявцева, который был типом дворецких знатных домов. Довольно полный, благообразный, с солидными манерами, он не только имел большой вес между всеми другими придворнослужителями, но и пользовался уважением князя Ивана Ивановича и княгини Марьи Федоровны Барятинских. Он распоряжался в разных вопросах: как и что ставить на стол, как убирать комнаты, нередко споря с самой княгиней[358].

Важную роль в доме играл повар: умение вкусно накормить гостей высоко ценилось в светском обществе. За хороших поваров не жалели денег. Ему в помощь по кухне определяли нескольких (в зависимости от достатка) работных баб. Повар даже у небогатых господ «одевается франтом, курит папироски, водит знакомство с княжескими поварами и прочею лакейскою знатью и сам знает себе цену»[359].

В менее зажиточных домах место повара занимала кухарка. Если не было возможности нанять много слуг, то кухарка выполняла обязанности и горничной, и прачки. При этом ее главной заботой оставались, конечно, покупка свежих продуктов по невысокой цене и вкусное их приготовление.

Существовала также должность кучера. Кучера были выездные и ямские, иногда и собственные – возившие только барина.

По возможности слуги облачались в особые ливреи с гербами их владельцев. Разумеется, качество одежды прислуги создавало у окружающих то или иное представление о финансовом положении господ.

Считалось, что хорошо вышколенные слуги в доме – это заслуга хозяина, показатель того, насколько он справляется со своими обязанностями, и это высоко ценилось аристократией. Хотя случалось вместе с тем, как отмечал неуказанный автор в «Московском наблюдателе», и «в лучших домах лакеи заставляют вас ждать по три минуты за соусом, который необходим к спарже, а между тем спаржа стынет и теряет вкус свой. Случается часто, что обнося кушанье, они задевают вас рукавами по лицу. Но что сказать о частом похищении тарелок с кушаньем еще недокушанным, о необходимости тянуться со стаканом к слуге, который между тем глядит в потолок или на сидящую против вас даму»[360]. Потому в слугах так ценились усердие в службе и честность: «Ванюшка мой, хоть глуп, и часто мелет вздор, зато послушен и не вор, – а это редкость здесь»[361].

Словом, качество службы напрямую зависело от устоев дома, от характера хозяина. Любопытный пример препирательства нерадивых слуг в передней изображает Н. В. Гоголь в «Лакейской». Ни один из них не хочет идти на зов барина; когда тот начинает их стыдить, притворяются, будто и не слышно колокольчика, а когда барин уходит, один вздыхает: «Уж служба такая! Как ни старайся – все выбранят»[362].

* * *

Власть над крепостными негативно воздействовала на многих дворян, развращала их. Характерная деталь: после холеры 1831 года уехавшие аристократы сперва направляли в город своих слуг и только по получении от них известий, что болезни и опасности больше нет, сами возвращались в столицу[363].

Особенно показателен в этом смысле обычай держать в доме шутов и находить их выходки – а также свои жестокие шутки над ними – забавными.

Среди московского дворянства считалось модным иметь при себе шута или дурака. У князей Орловских жила шутиха Матрешка, у барыни Хитрово – карлик и карлица, у князя Хованского – дурак Иван Савельевич. Он был известен всему городу: выезжал в шутовском наряде на гулянья в собственном экипаже и, распевая песни, потешал публику. После смерти хозяев он был «на посылках» еще у нескольких московских бар.

Своеобразный, порой непристойный юмор шутов и дураков не знал сословных границ. Любой гость, оказавшийся в доме хозяина, мог быть выставлен ими на посмешище. Сами хозяева также постоянно потешались над дураками и шутами – привязывали, например, шута к качелям, поднимали вверх и палили в него из ружья холостыми патронами. Шут крестился и орал благим матом, а господа покатывались со смеху. Однако шут не оставался в долгу и, спустившись на землю, награждал хозяев такими эпитетами, которые потом повторяла вся Москва. Обижаться на дурака было не принято.

В своих воспоминаниях Д. Н. Свербеев отмечает, что в Москве в начале XIX века (и до 1820-х годов) в домах сохранялись такие забавы для шутов: «Их дразнили до бешенства, их заставляли пить отвратительную микстуру из разных кушаний, приказывали из чаши с помоями доставать языком пятачок или гривенники, хохотали, когда они, рассерженные, ругали всех и каждого непристойными словами, и все это делалось в присутствии девушек, только что окончивших свое образование; иногда призывали их по два, по