Оно. Воссоединение - Стивен Кинг

Нашел мяч Питер Гордон, недалеко от ручья, который тремя неделями позже члены Клуба неудачников перегородили плотиной. Диаметр его уменьшился до трех дюймов. Но бечевка не порвалась.

По молчаливой договоренности мальчишки принесли остатки мяча Сопливого Тони Трекеру, который осмотрел их, не произнося ни слова, стоя в окружении также молчавших мальчишек. Со стороны могло показаться, что группа эта – мальчишки, окружившие высокого мужчину с большущим животом, – собралась по какому-то религиозному поводу, скажем, поклониться некой священной реликвии. Рыгало Хаггинс даже не обежал базы. Просто стоял среди других, как человек, не очень-то осознающий, где находится и что делает. И мяч, который протянул ему Тони Трекер, диаметром уступал теннисному.

Эдди, с головой погрузившийся в воспоминания, зашагал через площадку, миновал питчерскую горку (только горкой она никогда не была, скорее ямкой, из которой убрали гравий), вышел в зону шорт-стопа 37. Остановился, вслушиваясь в окружавшую его тишину, двинулся дальше, к проволочному забору. Он проржавел еще сильнее, теперь его оплел какой-то мерзкий вьюн, но он оставался на прежнем месте. Сквозь ячейки Эдди видел уходящий вниз склон, заросший яркой зеленью.

Пустошь даже больше, чем прежде, напоминала джунгли, и впервые Эдди задался вопросом: а почему участок земли, покрытый столь буйной растительностью, назвали Пустошью? Ничего пустого не было там и в помине. Почему не Чаща? Почему не Джунгли?

Пустошь.

Какое-то мрачное, даже зловещее слово, но если оно с чем-то и ассоциировалось, то никак не с переплетением веток кустов и деревьев, которые росли так густо, что им приходилось бороться за место под солнцем. Перед мысленным взором возникали песчаные дюны, уходящие к горизонту, или серая равнина солончаков. Пустая, бесплодная земля. Майк говорил, что они все бесплодны, и это, похоже, и правда так. Их семеро, и ни одного ребенка. Явное нарушение теории вероятности, даже в эпоху планирования семьи.

Эдди смотрел сквозь ржавые ромбы, слыша далекий рокот машин, проезжающих по Канзас-стрит, слыша далекое журчание воды внизу. Он видел, как ручей сверкает под весенним солнцем. Тростниковые заросли остались на прежнем месте, только выглядели болезненно-белыми, словно пятна грибка на зеленом фоне. За зарослями виднелись болотистые участки, граничащие с Кендускигом. По слухам, тамошняя трясина засасывала с концами.

«Я провел самые счастливые дни моего детства в этой клоаке», – подумал Эдди, и по телу его пробежала дрожь.

Он уже собирался отвернуться, когда взгляд зацепился за что-то: бетонный цилиндр с металлической крышкой, шахта морлоков, как называл их Бен, смеясь, да только смех этот ограничивался губами, потому что глаза оставались серьезными. Если к нему подойти, цилиндр будет не выше пояса (если ты – ребенок) и ты прочитаешь на нем отлитые полукругом слова: «ДЕПАРТАМЕНТ ОБЩЕСТВЕННЫХ РАБОТ ДЕРРИ». А из глубины до тебя донесется гудение: там работали какие-то машины.

Шахты морлоков.

«Туда мы и пошли. В августе. В конце. Спустились по одной из шахт, в канализационные тоннели, только через какое-то время они перестали быть тоннелями. Они стали… стали… чем?

Там, внизу, они нашли Патрика Хокстеттера. Прежде чем Оно забрало его, Беверли увидела, как он делает что-то плохое. Она тогда рассмеялась, но знала – что-то плохое. Что-то связанное с Генри Бауэрсом, так? Да. Думаю, да. И…»

Он резко повернулся и зашагал к заброшенному гаражу, не желая больше смотреть на раскинувшуюся внизу Пустошь, злясь на мысли, которые лезли в голову. Ему хотелось домой, к Майре. Ему совершенно не хотелось оставаться в Дерри. Он…

– Лови, малявка!

Эдди оглянулся на голос и увидел, что через забор к нему летит мяч. Мяч упал на гравий, подпрыгнул. Эдди вытянул руку и поймал его. Рефлекторно, не думая, что делает, поймал ловко, даже элегантно.

Посмотрел на то, что держит в руке, и внутри все похолодело и опустилось. Когда-то это был бейсбольный мяч, но теперь осталась лишь обтянутая бечевкой сфера, потому что обшивку с мяча содрали. Он видел, как размотавшаяся бечевка тянется за мячом. Она перехлестывала через забор, как нить паутины, и исчезала в Пустоши.

«Господи, – подумал Эдди. – Господи. Оно здесь. Здесь, рядом со мной. СЕЙЧАС…»

– Спускайся вниз и поиграй, Эдди, – раздался голос с другой стороны забора, и Эдди, едва не теряя сознание от ужаса, осознал, что это голос Рыгало Хаггинса, убитого в тоннелях под Дерри в августе 1958 года. И тут же появился и сам Рыгало, поднимался по склону к забору.

На нем была полосатая бейсбольная форма «Нью-йоркских янки», замазанная зеленым, с прицепившимися кое-где осенними листками. Эдди видел перед собой Рыгало, но при этом и прокаженного, существо, которое во всем своем уродстве поднялось из залитой водой могилы. Мышцы на тяжелом лице висели клочьями. Одна глазница опустела. Паразиты копошились в волосах. Левую кисть скрывала поросшая мхом бейсбольная перчатка. Гниющие пальцы правой лезли сквозь ромбовидные ячейки заборной сетки, а когда страшилище сжало пальцы, Эдди услышал мерзкий скрежет, который едва не свел его с ума.

– Этот мяч улетел бы и за стадион «Янкиз», – процитировал Рыгало Тони Трекера и ухмыльнулся. Жаба, болезненно бледная и корчащаяся, вывалилась из его рта и упала на землю. – Ты меня слышишь? Улетел бы на хрен и за стадион «Янкиз». Между прочим, Эдди, хочешь, чтобы тебе отсосали? Я сделаю это за десятик. Черт, я сделаю это забесплатно.

Лицо Рыгало изменилось. Желеподобный кончик носа отвалился, открыв два воспаленно-красных канала, которые Эдди видел в своих снах. Волосы погрубели и отступили от висков, стали белесыми, как паутина. Гниющая кожа на лбу лопнула, обнажив белую кость, покрытую какой-то слизистой субстанцией, словно затуманенная линза прожектора. Рыгало исчез; превратился в тварь, которая в свое время выползла из-под крыльца дома 29 по Нейболт-стрит.

– Бобби отсосет за десятик, – проворковал прокаженный и начал карабкаться на забор. Оставляя кусочки плоти на перекрестьях проволоки. Забор скрипел и трясся под его тяжестью. Когда он прикасался к вьюнам, они тут же чернели. – Он сделает это в любое время. Пятнашка за переработку.

Эдди попытался закричать. Но у него вырвался лишь сухой, бессловесный писк. Легкие словно превратились в самые древние в мире окарины 38. Он посмотрел на мяч, который держал в руке, и внезапно мяч этот начал потеть кровью. Капли падали на гравий и пачкали туфли Эдди.

Он отбросил мяч и, пошатываясь, отступил на два шага. Глаза вылезли из орбит, Эдди вытирал руки о рубашку. Прокаженный добрался до вершины забора. Голова жуткой формы, напоминающая раздутый хэллоуиновский фонарь из тыквы, покачивалась на фоне неба. Вывалился язык, длиной в четыре фута, может – в шесть. Он спускался вниз по забору, словно змея, которая выползла изо рта прокаженного.