Осенние дали - Виктор Федорович Авдеев

закинув головку и раздув горло, с вершины ели подал задорную трель зяблик. Как бы в ответ ему из чащи сладко, грудным голосом отозвалась кукушка. Мокрая, росная трава холодила ноги, и то ли от утренней сырости, то ли от того, что не выспалась, Варвара Михайловна ощущала нервный озноб.

Она все время чувствовала на себе пристальный взгляд Молостова и понимала, что за грибами дорожный техник пошел исключительно из-за нее; это волновало Варвару Михайловну, вынуждало к осмотрительности. Она решила держаться поближе к Маре Яушевой.

Голос Забавиной позади заставил ее насторожиться:

— Идемте, Павел Антоныч, к деревне. Я там одно местечко знаю: белый третьего дня взяла.

— Грибницу оставили? — спросил Молостов.

— Оставила. Местечко такое — не пожалеете, — как-то по-особенному засмеялась она. — Вот тут сразу за оврагом.

Варвара Михайловна обернулась и встретилась со взглядом Молостова. Она сделала вид, что этим движением головы просто отмахнулась от комара, прибавила шагу, вошла в березнячок и услышала, как ответил Молостов:

— Нет уж, Клавдия Никитична, собирайте там белые сами. А я сыщу грибное место еще получше вашего. Посмотрим потом, у кого корзинка будет полней.

Справа под его сапогами затрещал кустарник. С шелестом брызнули капли росы с листвы. Жогалев весело и шутовато воскликнул:

— Я вам, Клава, составлю компанию.

— Мешать только будете!

— Я-то? Значит, не видели вы моей трудовой книжки: одни благодарности за отличность. Пойдемте со мной, такой гриб сыщем — слаще не бывает.

Говор стал затихать. Варвара Михайловна углубилась в сторону. Она тут же нашла свежую лилово-розовую сыроежку, хранившую в чашечке крупную хрустальную каплю росы. Шагов через десять попался березовик. То и дело Варвара Михайловна отводила руками нависшие ветви березы, орешника, и на лицо ей, на волосы, на платье летели светлые, душистые, холодные брызги. Какой сильный запах зелени стоял в лесу! В июне, одновременно с колошением ржи, по склонам оврагов и на берегах стариц зацветает дикий шиповник; Варвара Михайловна увидела непышный куст, покрытый бело-розовыми бутонами, матовыми от росы. Сколько аромата он источает! Вот в траве засветились золотистые лютики. От обильной росы, а также от дождя они всегда низко склоняют головки — чтобы влага не попала на пыльцу и не испортила ее. Немного дальше замигали белые зонтики дягиля.

Ощущение у Варвары Михайловны было такое, словно откуда-то из-за кустов, веток за нею следят серые глаза. Взгляд их она чувствовала почти физически, каждую минуту ожидала встречи с техником.

Туман между тем редел, бродил клочьями, словно зацепившись за низкие сучья. Месяц совсем побледнел и напоминал запотевший осколок зеркала, небо гуще налилось голубизной, и на нем выделились облака. Вот внезапно по низу облаков прошло неуловимое движение света, они нежно просияли: где-то там, за лесным горизонтом, разгоралась заря. За деревьями, в стороне деревни Бабынино, проиграл рожок пастуха: выгоняли колхозное стадо. Возле небольшой кучки прошлогоднего хвороста на бугорке под старой елью Варвара Михайловна увидела крупный белый гриб. Она радостно протянула руку с ножом и вдруг легонько вскрикнула: из-под шишки выскочил рыжевато-бурый зверек, шариком покатился к кустарнику. Это была мышь-полевка.

И почти тотчас кусты орешника с шумом раздвинулись, из них вышел Молостов: сапоги его были мокрые по колени, темные пятна от обильных росных брызг виднелись и на брюках, и на рукавах гимнастерки.

— С находкой вас, — сказал он Камыниной, несколько удивленно оглядывая полянку: видимо, слышал ее вскрик.

— Правда, хороший гриб? — проговорила Камынина, показывая ему низко срезанный боровик, стараясь побороть тревожное смущение.

— Зна-атный. Вас, Варвара Михайловна, не только люди, а и грибы любят.

— Вы скажете.

Ответ получился скорее невнятным, чем сухим и холодным, как ей хотелось.

— Говорю, что знаю. Вас тут любят.

Он теперь стоял так близко, как еще никогда не стоял, лишь в машине они сидели рядом. Ей казалось, что она слышит запах отросших русых волос техника, запах бронзово-красных выбритых щек. Губы его улыбались, а серые глаза потемнели и казались особенно сумрачными. Варвара Михайловна понимала, что должна оборвать этот разговор. Надо сказать обычное: «Покажите, а что вы собрали? Ну, я пошла, грибы ищут в одиночку». И уйти. Но что-то другое, более властное, сдержало ее от протестующих жестов, от резких слов. И товарки, как нарочно, замолкли, хоть бы аукнули; откликнуться бы им, напомнить Молостову, что она здесь не одна. Росистый лес глухо молчал. И, полуотвернув горевшее лицо, она как бы недоверчиво проговорила:

— Любят? Кто?

— Будто не знаете?

Где-то в чаще, за овражком послышался низкий, звучный голос Забавиной: «Ау, товарки. Ау!» Варвара Михайловна повернула голову в сторону овражка и не ответила. А Молостов взял ее руку, заглянул в глаза. Он хотел молодцевато расправить плечи, в игривой улыбке блеснуть из-под усов белейшими зубами — пустить в ход привычные средства, которыми покорял женщин, Забавину, но почему-то не смог. Вместо этого заговорил глухо, настойчиво:

— Зачем вы делаете непонимающий вид, Варвара Михайловна? Неужели вам еще слова нужны? Вы отлично знаете: я не могу без вас, — рот его зло дернулся.

— Вы… совсем забылись, — вспыхнув еще гуще, растерянно забормотала она и попыталась выдернуть руку, отступить. — У меня муж…

— Вы его не любите, — быстро перебил он и крепко, больно сжал ее запястье.

Варвара Михайловна возмутилась: это придало ей силы.

— Вам никто не давал права так говорить. Мы любим друг друга…

— Сознайтесь, замужество было вашей ошибкой, — упрямо перебил Молостов. — Я слышал, так люди толкуют. Ошибкой, Варя! Кто виноват, что мы встретились слишком поздно? Но мы должны… понимаете, должны жить друг для друга.

Она гневно, протестующе дернула подбородком, наконец вырвала у него руку.

— Вы… вы, Павел Антонович… с ума сошли. Совсем с ума. У меня семья, сын…

— Сын не преграда, Варя, вы сами знаете. Он всегда будет с вами, я полюблю его.

— Это, наконец, оскорбительно! Я вообще давно хотела сказать, что настойчивое ухаживание… вы не уважаете меня.

Почему-то она все-таки не уходила. Теперь, когда Молостов сказал то, что Варвара Михайловна сама подспудно чувствовала и в чем упорно не хотела себе признаться, она испугалась. Все полтора месяца работы на трассе она старалась уверить себя, что ее отношение к Молостову просто дружеское, ну… пусть с оттенком невинного кокетства. В последние дни она «поставила дорожного техника на место», показала ему, что по-прежнему любит мужа, как будто сама успокоилась. И вдруг словно повязка спала с ее глаз: неужели он прав? Вот как это далеко зашло? Выходит, надо делать выбор? Варвару Михайловну охватило страшное смятение. К такому резкому повороту она не была готова.

На краю полянки, за еловым подседом послышался треск сучьев.