Костотряс - Чери Прист

Воздушный прилив с жалобным присвистом накатывал и отступал, то утягивая за собой волосы, пальто и сумку Брайар, то пытаясь выдуть их вон. Ее шляпа парила над головой надутым шариком, удерживаясь на одних завязочках под подбородком.

Нельзя вечно стоять на одном месте… но что там, внизу? В такт «дыханию» раздавались одни и те же лязгающие звуки, будто сцеплялись и проворачивались огромные шестеренки: близко, но не до опасного. И вообще, опасность здесь была понятием относительным.

Дождавшись очередного «вдоха», она привалилась спиной к стенке и свесила ногу с уступа. Пошарила во тьме носком ботинка. Ничего. Пришлось развернуться и опуститься пониже. Руки с трудом выдерживали вес тела, не помог даже встречный поток воздуха, норовящий ее вытолкнуть.

Брайар отважилась еще на несколько дюймов. Теперь ее плечи и грудь находились вровень с перекладиной, а ботинки болтались над пустотой и ничего, кроме пустоты, не находили. Однако хвататься можно было и пальцами, так что она распрямила локти и свесилась ниже прежнего.

Есть!

Ее ноги наткнулись на что-то мягкое. Поворошив ботинком, Брайар откинула непонятную штуковину в сторону, но под ней обнаружила еще одну — такую же размякшую и невеликую размером. Чего бы сейчас ни касались ее подошвы, покоилось оно явно на твердой поверхности. Хватило одной этой мысли, чтобы измученные руки сами собой разжались.

После короткого падения она приземлилась на четвереньки.

Под коленями и ладонями у Брайар с глухим хрустом лопались сотни косточек. Когда труба вновь ожила, ей в волосы стал набиваться мелкий сор. Это птицы, тушки мертвых птиц… судя по ломким клювам и истлевшим крыльям, захваченным восходящим потоком, некоторые издохли совсем давно. Впервые она от души порадовалась, что ничего не видит.

Сначала ее удивило, почему птиц не уносит наверх при каждом выбросе. Но потом Брайар поводила вокруг себя руками и заметила, что в некоторых местах тяга слабее. Похоже, попав сюда, трупики становились недосягаемыми для воздушного потока. Ее догадки подтвердились, когда при попытке встать на ноги она приложилась головой об уступ.

Проще говоря, ее занесло в укромную пазуху, где скапливался всякий хлам. Присев, чтобы не набить новых шишек, она расставила руки и попробовала нашарить границы закутка.

Вдруг ее пальцы уперлись в стену. Под нажимом поверхность слегка подалась — значит, не кирпичная и не каменная… Материал был толще обыкновенной парусины и больше напоминал кожу — возможно, спрессованную в несколько слоев, хотя наверняка Брайар не сказала бы. Она подалась вперед и стала вслепую ощупывать перегородку в надежде найти защелку или неплотный стык.

Ничего не добившись, она прижала ухо к барьеру… и прониклась уверенностью, что слышит голоса. То ли стена была слишком толстой, то ли звук доносился издалека, но ни языка, ни слов ей разобрать не удалось. И все-таки то были голоса.

Это добрый знак, сказала она себе. Да, в городе действительно живут люди и чувствуют себя неплохо — так чем Зик хуже их?

И все же Брайар не решалась постучать или крикнуть — пока что. Оставлять закуток не хотелось, пускай компанию ей составляли тушки давно околевших крылатых созданий. Сначала надо выяснить, что ждет ее на той стороне… Но нельзя же вечно сидеть на этом птичьем кладбище! И ни к чему себя обманывать, будто здесь ей ничего не угрожает. Выбора нет, придется действовать.

По крайней мере, она выйдет на свет.

Брайар замолотила кулаками по стенке — плотной, но довольно податливой:

— Ау! Эй, там, кто-нибудь меня слышит? Есть тут люди? Эй! Эй, я застряла внутри этой… штуки. Где тут выход?

Немного спустя скрежещущий механизм, оживлявший трубу, замедлил ход и остановился. Теперь голоса звучали отчетливее. Брайар явно услышали. По ту сторону перегородки последовало оживленное щебетание, но невозможно было понять, что за ним крылось: ярость, радость, замешательство или страх.

Она без передыху мутузила кулаками по стенке и не прекращала настойчивых криков, пока за ее спиной не прорезалась белая полоска. Брайар обернулась, смяв подошвами очередной скелетик, и поднесла ладонь к маске. Хотя щель была не особенно широкой, свет резанул по глазам больнее солнца.

Свет обрисовывал силуэт безволосой головы.

Мужчина что-то быстро и неразборчиво затараторил, потом помахал ей рукой: выходи, выходи. Выползай из дыры, где валяются дохлые птички.

Брайар неверным шагом двинулась к нему, вытянув руки.

— Помогите мне, — сказала она уже без всяких криков. — Спасибо вам, спасибо. Только вытащите меня отсюда.

Он схватил ее за руку и помог выбраться в освещенную комнату. Повсюду был огонь, но за ним тщательно присматривали. Брайар невольно заморгала и сощурилась, очутившись в мире ослепительно пылающих углей и сумрачного марева — то ли дыма, то ли пара. Ее обзор был ограничен противогазом, и, чтобы хорошенько все разглядеть, приходилось вертеть головой.

Сзади и слева располагалась батарея мехов, поражающих размерами: такие мог бы держать у камина какой-нибудь великан. Они были подсоединены к сложной машине с большими шестеренками, каждый зубец — с яблоко величиной. К шестеренкам прилагалась пусковая рукоятка, предназначенная, скорее всего, для накачивания мехов. Однако она лежала без дела на кожухе машины и потому едва ли могла служить основным источником двигательной силы.

На эту роль куда лучше годилась угольная топка, что разинула рядом огнедышащую пасть. У открытой заслонки стоял человек с лопатой. От могучих мехов отходили четыре трубы различного вида: желтый воздуховод был ей уже знаком, металлический цилиндр соединял агрегат с печью, синяя матерчатая труба ныряла в соседнюю комнату, а серая — вероятно, разжалованная из белых — вонзалась в потолок.

На Брайар со всех сторон сыпались вопросы на языке, которого она не понимала, отовсюду к ней тянулись руки, щупали спину и плечи. Казалось, ее окружила целая дюжина мужчин, а не трое-четверо.

Это были азиаты — китайцы, судя по частично обритой голове и косичкам, совсем как у Фаня. Все до одного щеголяли в длинных кожаных фартуках, прикрывавших ноги и оголенную грудь, и в очках с подцвеченными линзами для защиты глаз от света и жара.

Она вырвалась из круга потных тел и отступила в ближайший же угол, где не рисковала угодить в котел или печь.

Мужчины приближались, не переставая лопотать на своем непонятном языке, и тут Брайар вспомнила про винтовку. Сдернув ту со спины, она нацелилась на одного, на другого, на третьего и снова на второго — и еще на двух у входа, которые явились разобраться, с чего такой шум.

Даже угольные фильтры не могли скрыть, сколько в здешнем воздухе гари. Гарь душила ее, хотя такого быть не могло, просто не могло. И глаза у нее слезились, хотя под маску не пробрался бы никакой дым.

Слишком много всего навалилось и слишком быстро — щебечущие азиаты с их очками, печами и лопатами, машинами и ведерками с углем. По углам тесной закупоренной комнатушки, в стороне от раскаленных добела углей и желтого пламени, густо и зловеще чернела тьма. Все тени скакали и дергались, выплясывая бешеный танец на механизмах и стенах, — резкие, ужасные.