Последняя звезда - Рик Янси

Держать Констанс рядом – все равно что найти в кровати с детьми гадюку. Попытка извлечь гадюку повышает риск для детей.

Поэтому я чуть не позволила Зомби сделать это. Искушение было очень велико. Но за миллисекунду до того, как пуля отправилась в ствол, я ударила его ладонью по локтю. А когда громыхнул выстрел, его пистолет уже был у меня в руке.

Он резко разворачивается, пальцы сжимаются в кулак, и тот летит мне в голову. Я его перехватываю.

Плечо Зомби дергается от отдачи, как будто он ударил в кирпичную стену. А потом у него отвисает челюсть и лезут на лоб глаза. Реакция настолько стандартная и предсказуемая, что ему почти удается. Он едва не вызывает у меня улыбку.

Едва.

– Рингер?

Я киваю:

– Сержант.

У Зомби подгибаются колени, он валится на меня, утыкается лицом в шею, и через его плечо я вижу, как улыбается Констанс. Я уже не понимаю, кто из нас кого поддерживает.

При помощи двенадцатой системы проникаю в Зомби. Облегчаю его боль, прогоняю страх и ярость, дарю надежду и покой.

– Все хорошо, – говорю я, глядя на Констанс. – Она со мной. Ты в безопасности, Зомби. Нам ничто не угрожает.

Моя первая ложь. И не последняя.

Зомби отстраняется от меня и оглядывает освещенные яркими звездами поля, дорогу за ними, черные голые деревья. Он хочет и не хочет задать вопрос. Я напрягаюсь и жду. Не жестоко ли заставлять его произнести это вслух?

– Чашка?

Я отрицательно качаю головой.

Зомби кивает и длинно выдыхает. То, что он меня нашел, – чудо, а когда случается чудо, начинаешь ждать следующего.

– Маленькая засранка, – бормочет Зомби и отводит взгляд. Поля, дорога, деревья. – Она улизнула от меня, Рингер. – Пристально смотрит в глаза. – Как?

Говорю первое, что приходит в голову.

– Кто-то из них. – Я киваю в сторону ямы. Ложь номер два. – Мы уворачивались от них всю зиму. – Третья ложь. Я будто спрыгнула со скалы – или столкнула Зомби. С каждой ложью он все больше отдаляется, и скорость падения увеличивается.

– Но не Чашка. – Зомби подходит к краю ямы и смотрит на разлагающиеся трупы. – Она там?

Тут в разговор непонятно зачем встревает Констанс:

– Нет, Бен. Мы достойно ее похоронили.

Зомби смотрит на нее. Злобно.

– Кто. Мать твою. Ты такая?

Улыбка становится шире.

– Меня зовут Констанс. Констанс Пирс. Прошу прощения. Я понимаю, что мы не знакомы, но у меня чувство, будто я тебя знаю. Ты в точности такой, как рассказывала Марика.

Зомби секунду смотрит на нее.

– Марика, – повторяет он.

– Это я, – говорю.

Теперь таращится на меня:

– Ты никогда не говорила, что тебя зовут Марика.

– Ты никогда не спрашивал.

– Никогда?..

Зомби безрадостно смеется и качает головой, а потом вдруг прыгает в яму. Я подбегаю к краю. Он сошел с ума? Стал Дороти? Смерть Чашки стала для него последней каплей? С чего бы еще он туда прыгнул? Но тут я вижу, как Зомби забирает свою винтовку, закидывает ее на плечо и гребет обратно. Мы хватаемся за руки, и я вытаскиваю его из ямы.

– Где другие? – спрашивает Зомби.

– Другие? – У этого слова много смыслов.

– Выжившие. В пещерах?

Качаю головой:

– Здесь нет выживших, Зомби.

– Только я и Марика, – бодро чирикает Констанс.

И почему она такая жизнерадостная?

Зомби не обращает на нее внимания.

– Дамбо подстрелили, – сообщает он мне. – Я оставил его в Эрбане. Идем отсюда.

Не оглядываясь, он устремляется к дороге.

Констанс глядит на меня:

– Ну разве он не милашка?

Я посылаю ее подальше.

Догоняю Зомби и шагаю с ним рядом. Констанс идет в нескольких ярдах позади, вне зоны слышимости для обычного человека. Только Констанс не обычный человек. Зомби движется сгорбившись, набычив голову, и стреляет по сторонам глазами. Дорога тянется по холмам, через поля, которые уже никогда не будут засеяны.

– Поступок Чашки был ее выбором, – подаю голос я. – Ты не виноват, Зомби.

Резко мотает головой, затем спрашивает:

– Почему вы не вернулись?

Делаю глубокий вдох перед очередной ложью:

– Слишком рискованно.

– Ага. Понятно. Как всегда, дело в риске. – Следом за этими словами: – Кекс погиб.

– Это невозможно.

Я ведь видела запись с камер наблюдения. Я пересчитала всех в конспиративном доме. Если Кекс погиб, то кого я за него приняла?

– Невозможно? Серьезно? Это почему же?

– Что случилось?

Зомби отмахивается от меня, как от мошки.

– После твоего ухода у нас возникли кое-какие неприятности. Длинная история. Нас обнаружил глушитель. Потом Кекс подорвал себя. – Зомби на секунду зажмуривается и снова открывает глаза. – Остаток зимы отсиживались в конспиративном доме глушителя. Осталось четыре дня. Поэтому мы с Бо и решили пойти за вами. – Он тяжело сглатывает. – Я решил.

– Четыре дня до чего?

Зомби коротко глядит на меня. Его улыбка пугает.

– До конца света.

Потом он рассказывает мне о том, что случилось в Эрбане, и спрашивает:

– Как тебе нравится? Впервые за всю войну кого-то убил, и это оказалась случайная старушка-кошатница.

– Разве что не была ни случайной, ни старушкой-кошатницей.

– В жизни не видел столько кошек.

– Старушки-кошатницы не едят своих кошек.

– Между прочим, удобный продовольственный ресурс. Хотя со временем кошки должны бы и поумнеть.

Сказано вполне в духе прежнего Зомби – того, которого я оставила в кишащем крысами отеле. Зомби в дурацкой желтой толстовке, который пытался со мной флиртовать. Голос остался тот же, а вот внешне он изменился: в измученных бессонницей глазах поселилась тревога, уголки рта опустились, щеки измазаны засохшей кровью.

Зомби оглядывается, потом опускает голову и чуть понижает голос:

– Расскажи о ней.

– Типичная история, – начинаю я. Вот вам ложь номер пять. – Пересидела чуму в Эрбане. После того как все родные умерли, пошла на север, в пещеры. По ее прикидкам, к первому снегу там пряталось больше двухсот человек. А потом заявился этот священник, – продолжаю я и добавляю маленькую симпатичную деталь. Без таких мелочей не обходится ни одна хорошая история. – К Рождеству подтянулся. Поначалу все шло нормально. Ну, пропала пара человек среди ночи, и что? Может, они запаниковали и решили уйти. А в один прекрасный день народ проснулся и обнаружил, что нет половины. И знаешь, что началось потом, Зомби? Паранойя. Люди принялись делиться на группы, фракции, союзы. Наш базовый племенной инстинкт. Обвинили одного. Обвинили второго. Они тыкали пальцами во всех и каждого, а посреди всего этого – священник-миротворец.