"Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова

Все мы надеялись, что будем приняты руководством фронта, ждали бесед и расспросов, но принимал нас только зам. начальника политуправления фронта Ф. И. Шаманин. Мы уже были внесены в списки без вести пропавших, и семьям были посланы соответствующие извещения[41]. Много таких групп и одиночек вышли после завершения боев из окружения, но, к сожалению, никто учета им не вел.

Подробный анализ причин, почему осталась незавершенной Любанская операция — дело военных исследователей, но я бы назвал следующие.

Операция проводилась суровой зимой, в сложных условиях лесистой местности, а для подготовки войск, командного состава и штабов времени не отводилось, их бросали в бой с ходу.

Действия войск на всем пути наступления проходили среди абсолютного бездорожья, при крайне плохом материально-техническом обеспечении, малочисленности сил и средств.

Роковой ошибкой было решение Ставки о ликвидации Волховского фронта, сказалось и безразличие к судьбе 2-й ударной, да и всего Волховского направления, генерала М. С. Хозина. Во время боев в окружении губительно сказались трусость и бездарность Власова.

Ошибкой было и то, что оборона флангов прорыва с самого начала возлагалась на части других армий: 59-й — справа и 52-й — слева.

Рядовые и командиры 2-й ударной мужественно и честно выполнили свой долг, проявили стойкость, мужество, массовый героизм.

Уверен: история еще скажет слово об их подвиге!

И. X. Венец,

полковник в отставке, бывш. комиссар 59-й осбр

Дорогой Марка!

Я счастлив, что ты жив! Твоя судьба не переставала волновать меня все послевоенные годы. И хотя мы с тобой вместе работали на комсомольском фронте в селе Крапивино не так уж долго, всего десять месяцев, но, видно, находясь на «передовой» общественной ли жизни в деревне в годы Великого перелома, фронта ли, никогда не забудешь того, кто был с тобой рядом.

Марка! Ты мне задал столько вопросов, что на них можно ответить, только написав целую большую повесть или роман под названием: «История жизни моего современника». В будущем я постараюсь это сделать, но в этом письме мне хочется уточнить, где же мы с тобой воевали? Не остались ли у тебя в памяти наименования населенных пунктов, пути следования твоей дивизии и номер армии, в которую она входила? Тебе, может быть, покажется странным, что бывший начальник штаба стрелкового батальона спрашивает тебя об этом? Меня готовили в старшие командиры. Научили, как вести бой во взаимодействии с другими частями, как пользоваться связью и т. д. и т. п. Но на фронте все было перечеркнуто!

Наша отдельная ударная бригада, формировавшаяся в Саратовской области, срочно была отправлена на фронт под Москву без рядового состава, без оружия, без средств связи и другого боевого снаряжения. Под Пензой в наш эшелон погрузили призывников — необученную молодежь. По пути следования от Пензы до Москвы в вагонах началось обучение военному уставу. Что это за люди, с которыми придется пойти в бой, командиры не знали. К счастью, по прибытии в Москву надобность в нашей помощи отпала. Пока в верхах решали, куда нас снова направить, была организована учеба в ротах и во взводах по приемам ведения боя: перебежки, бросок в атаку, преодоление препятствий и прочим военным премудростям.

В эти дни (мы стояли на ст. Лихоборье на окраине Москвы) в хозяйственном взводе батальона пала лошадь, объевшаяся древесиной из-за недостатка сена. Начальник штаба бригады, некий Н. М. Старцев, майор, решил меня за это собственноручно расстрелять. Навел мне в лоб дуло своего нагана и сказал, что сейчас лошадь ценнее меня и вообще любого человека. Так начались мои взаимоотношения с непосредственным начальником по бригаде. И это по пути на фронт! Через восемь дней передышки нас погрузили в вагоны и потащили через Ярославль, Вологду, ст. Хвойную до ст. Будогощь, которая, оказывается, и тебе знакома. По-видимому, наш путь к Волхову был одинаков. В Будогощи мы выгрузились, получили зимнее обмундирование и… тело станкового пулемета без станка. Приданные 120-миллиметровые минометы я оставил в Будогощи из-за отсутствия боеприпасов и средств транспортировки. Далее мой батальон зашагал через деревни Гремячево, Малую Вишеру, Папоротно и сделал многодневный привал в лесу за Александровской слободой. Шли в общей сложности дней пять-шесть. У меня не было возможности поспать, начались зрительные галлюцинации.

В своем письме ты немного перепутал. Встреча наша с тобой произошла не ночью, а днем. Я ругался с твоим солдатом из-за того, что он отобрал у моего солдата топор. Вот тут-то ты и услышал знакомый мой голос. Ты подошел ко мне сзади, взял за плечи и удивленно позвал: «Костя!» Я обернулся и тотчас узнал тебя. Как я был рад нашей встрече! В этот день рядовой состав получил винтовки выпуска 31-го года и карабины. Ручные пулеметы и автоматы ППШ мы получили еще в Малой Вишере.

В пути следования было много неприятных минут: некоторые отказывались идти дальше из-за плохой кормежки, бросали в снег (или теряли?) диски от ручных пулеметов. Были случаи прямой провокации, неповиновения приказу. Приходилось прибегать к крайним мерам. Некоторых сдавали на суд особого отдела. Я же тебе писал, что с рядовыми батальона я начал знакомиться по пути. Тут-то подтвердилась истина, что друзья познаются в беде. А беда, нагрянувшая на нашу страну, сразу выявила, кто есть кто.

До сих пор не могу забыть один случай. В моем батальоне старшиной хозвзвода был молодой бравый парень, фамилию его я, конечно, забыл. Дело во взводе у него было поставлено образцово. С батальоном он прибыл на передовую, а на передовой вдруг исчез, исчез до боев. Мне пришлось назначить другого, с которым мне тоже не повезло: в момент боя он тут же, возле меня, сошел с ума. Ну, об этом после. В ночь после дня нашей встречи мы выступили и пошли навстречу выстрелам и разрывам снарядов, раздававшимся с р. Волхов. В своем письме ты пишешь, что, следуя за нами, слышал, как я командовал «своим лыжным батальоном». Может быть, ты и слышал мой голос, но только я давал команду стрелковому батальону, а не лыжному. Мимо нас вперед, к Волхову, бесшумно и могуче пролетел лыжный батальон. Несколько часов спустя, вступив в бой, я увидел многих из этого батальона на льду, уснувших навеки.

Подошли мы к Волхову, когда уже совсем рассвело. В первом же бою я впервые увидел труса — своего командира батальона, причем кадрового командира в звании капитана (фамилию не помню). До этого командиром батальона был старший лейтенант запаса, по фамилии, кажется, Емельянов. Его почему-то невзлюбил комбриг подполковник Черник, грубый и малокультурный человек. Подполковник часто при солдатах ругал Емельянова матом. Перед самым выходом на передовую к нам в батальон пришел новый командир, капитан-кадровик. Он распек нашу организацию, причем я получил пять суток ареста, не помню за что. Емельянов был снят с должности. По прибытии к Волхову новый комбат приказал ротам наступать на деревню, не объяснив боевой обстановки, а меня послал устраиваться со штабом тут же у реки, на горе против деревни. Он мне сказал: «Будешь наблюдать и посылать мне донесения».