Влюбленные женщины - Дэвид Герберт Лоуренс

— Что будете курить, сигареты или трубку? — любезно спрашивала фройляйн.

В уютной, мягко освещенной гостиной гости полукругом уселись у мраморного камина, где потрескивали тлеющие дрова: сэр Джошуа, словно пришедший из восемнадцатого века; Джеральд — всем довольный молодой и красивый англичанин; рослый и представительный Александр — демократичный и здравый политик; высокая Гермиона, напоминающая своей загадочностью Кассандру[27], и прочие женщины, чьи одежды переливались всеми цветами радуги.

Разговор сбивался то на политику, то на социологию, оставаясь всегда интересным, с пикантным анархическим привкусом. В комнате скопилась мощная и разрушительная энергетика. Урсуле казалось, что все здесь ведьмы и колдуны, готовящие на огне зелье. В этой волнующей атмосфере была сладкая отрава, губительная для непривычных к ней людей, — они испытывали мощную интеллектуальную атаку — разрушительную и всепоглощающую, она исходила от Джошуа, Гермионы и Беркина и захватывала всех остальных.

Однако на Гермиону все чаще накатывали слабость и пугающая тошнота. Разговор вдруг оборвался, словно подчиняясь ее бессознательной, но сокрушительной воле.

— Солси, сыграй нам что-нибудь, — попросила Гермиона, окончательно переломив ситуацию. — Может, кто-нибудь потанцует? Гудрун, ты ведь будешь? Ну, пожалуйста. Мне бы этого хотелось. Anche tu, Palestra, ballerai? — Si, per piacere[28]. И ты, Урсула.

Гермиона встала и неспешно потянула за расшитый золотом шнур, висящий рядом с камином, некоторое время она удерживала его, потом резко отпустила. Она была похожа на жрицу в состоянии глубокого транса.

Вошла служанка с охапкой платьев, шалей и шарфов — почти все в восточном стиле, такие вещи Гермиона с ее пристрастием к красивой и экстравагантной одежде постоянно коллекционировала.

— Будут танцевать три женщины, — объявила она.

— А что они будут танцевать? — спросил Александр, проворно вставая.

— Vergini delle Rocchette[29], — мигом ответила графиня.

— Они такие вялые, — сказала Урсула.

— Можно изобразить трех ведьм из «Макбета»[30], — предложила фройляйн.

В конце концов сошлись на истории Ноемини, Руфи и Орфы[31]. Урсуле отдали роль Ноемини, Гудрун — Руфи, графине — Орфы. Решено было импровизировать в стиле русского балета Павловой и Нижинского[32].

Графиня подготовилась раньше остальных, Александр сел за рояль, остальные потеснились, освобождая место. Орфа, в великолепном восточном наряде, начала исполнять медленный танец, изображая горе от потери супруга. К ней присоединилась Руфь, и теперь они обе плакали и сокрушались. Затем Ноемини пришла утешать их. Женщины не произносили ни звука, они избывали свои чувства в жестах и движении. Эта маленькая драма длилась четверть часа.

Урсула была великолепной Ноемини. Все ее близкие мужчины умерли, ей оставалось только пребывать в одиночестве, не терять присутствия духа и ничего не требовать от судьбы. Любящая женщин Руфь привязалась к ней. Орфа же, живая, чувственная и ловкая, став вдовой, вернется к прежней жизни, начнет все сначала. Взаимоотношения женщин танцовщицы изображали естественно, но эти отношения были довольно пугающими. Было странно видеть, как Гудрун надрывно, в отчаянии льнет к свекрови и в то же время злорадно насмехается над ней, как Урсула молча смиряется с неизбежным, не в силах что-нибудь изменить в лучшую сторону для себя или для невестки, но в этом смирении было нечто зловещее и упорное, вступающее в противоречие с ее горем.

Гермиона получала удовольствие, созерцая графиню, ее быстрые и точные движения маленького хищного зверька; Гудрун, пылко и коварно льнущую к Ноемини, которую танцевала ее сестра; и Урсулу с ее зловещей беспомощностью, будто на нее давил, не отпуская, тяжкий груз.

— Великолепно, — дружно закричали все.

Но у Гермионы, узнавшей то, что не было известно ей прежде, сжалось сердце. Она потребовала, чтобы танцы продолжались, и ее настойчивость привела к тому, что графиня и Беркин исполнили комический танец под звуки «Мальбрука».

Джеральда взволновал вид льнущей к Ноемини Гудрун. Сущность этой женщины, затаенные дерзость и насмешка будоражили его кровь. Ему не удавалось забыть ее танец — бремя забот, которое она принимала на себя любовно, отважно и в то же время насмешливо. Беркин же, следящий за происходящим, как рак-отшельник из норки, отметил прекрасно переданные Урсулой отчаяние и беспомощность Ноемини. В Урсуле чувствовалась богатая натура, неисчерпаемая, таящая опасность мощь. Она, как девушка-подросток, ничего не знала о своей яркой, всепокоряющей женственности. Беркина бессознательно влекло к ней. Она была его будущим.

Александр заиграл что-то венгерское, и все принялись танцевать, охваченные внезапным азартом. Джеральд получал удовольствие от движения, стараясь держаться ближе к Гудрун; в его обретшем свободу теле бурлила сила, однако ноги не могли перестроиться на новый лад и позабыть о вальсе и тустепе. Он еще не умел танцевать современные танцы с конвульсивными ритмами, вроде рэгтайма, но хотел попытаться. Что до Беркина, то он, освободившись в танце от тяжести, которую он испытывал среди чужих ему по духу людей, отплясывал лихо и весело. И как же ненавидела его Гермиона за эту безоглядную веселость!

— Теперь мне ясно, — восхищенно воскликнула графиня, глядя, как он задорно танцует. — Мистер Беркин подобен оборотню.

Гермиона пристально взглянула на нее и пожала плечами, понимая, что только иностранка могла это заметить и сказать вслух.

— Cosa vuol’dire Palestra?[33]— произнесла она нараспев.

— Взгляни сама, — сказала графиня на итальянском. — Он не мужчина, он хамелеон, существо, постоянно меняющее свое обличье.