Белое, черное, алое… - Елена Топильская

— Да не надо приезжать, празднуй на здоровье.

— А что у тебя с голосом? Ты недовольна, Машуня, скажи?

— Я просто устала, все-таки ночь не спала.

— Бедненькая моя! Ложись спать. Малыша отправила? — поинтересовался Александр.

— Отправила.

— Ты одна?

— В компании грязного белья, — не удержалась я.

— Стираешь? Ну зачем? Я пришел бы и постирал…

— Ну а что ж ты не постирал вчера? Белье третий день замочено, — сказала я так сварливо, что даже сама испугалась, и поняла, что если буду продолжать в том же духе, то ему не то что стирать — домой вечером приходить не захочется, не сразу, конечно…

— Прости, — его голос звучал действительно виновато. — Я скоро буду, а ты ложись спать, меня не жди. Ты знаешь, что я тебе хочу сказать? — повторил он…

Это наша секретная формула выражения нежных чувств на случай, если рядом кто-то есть.

— И я тебя. Пока.

Я положила трубку и вернулась на свою Голгофу.

Все постирав, развесив, убрав в ванной, распихав по местам Гошкины игрушки, я поняла, что последние два часа двигалась на автопилоте и что если сейчас же не Дойду до кровати, то упаду прямо на пол. По пути в спальню я дернулась было за кассетой, но затуманенный усталостью мозг оказал активное сопротивление. Когда я вытянулась на кровати и вдохнула в себя тишину, не нарушаемую ничем, кроме тиканья часов, я из последних сил подумала, что зря гавкнула на Сашку, который меня-то отпускает на любые сборища, в любом составе.

Раньше, при жизни с Игорем, я о таком и мечтать не смела, даже невинное отмечание Восьмого марта в коллективе приходилось обставлять с тщательностью, достойной лучшего применения, чтобы это не кончилось членовредительством.

Блаженство отдыха в тишине и одиночестве наполнило мой организм… И в этот самый момент примирения с жизнью зазвонил телефон. Мигом прокляв весь земной шар вместе с населением, я дотянулась до аппарата и сняла трубку.

— Машенька? — раздался в ней нежный голос моего сожителя.

— Ну? — простонала я, еле сдерживаясь.

— Ты почему не спишь?

Я поняла, что выпитое исчисляется уже не мензурками (они там из мензурок пьют, а в почковидных медицинских тазиках подают салаты), а бутылками, несмотря на то, что интонации были абсолютно трезвыми, даже опытный нарколог сел бы в лужу.

— Потому что ты звонишь.

— Ой, прости, ради Бога, родная. Спи, пожалуйста, спи, отдыхай…

Он распинался еще минут пять, и я успела заснуть с трубкой в руке.

Проснулась на слове «целую» и раздавшихся вслед за тем коротких гудках.

Попыталась уснуть снова, но не тут-то было! Я ворочалась с боку на бок, залезала с головой под одеяло, открывала форточку, пила валокордин, — ни в одном глазу, хотя смертельная усталость давила на меня стопудовым грузом.

Сашка звонил еще два раза с вопросом, почему я не сплю. Я уже не вдавалась в объяснения, мычала что-то в трубку. В шесть утра я, отлежав себе все бока, отчетливо поняла, что уже не усну. А если усну в семь часов, то толку от этого не будет никакого, потому что в восемь надо вставать. Надо было чем-то занять себя; в принципе, домашних дел накопился вагон и маленькая тележка, да только при мысли о домашнем хозяйстве меня в это утро начинал бить озноб. В этот момент повернулся ключ в замке. Тихо, на цыпочках, в квартиру вошел Сашка.

«Чудовище! — мрачно подумала я. — Он по ночам развлекается, а я тут ему быт обеспечивай! Да еще и войти тихо не может, топает, как стадо слонов!» Я слышала, как он, стараясь не шуметь, разоблачается, и прикинулась спящей. Но не смогла больше притворяться после того, как рядом с моим лицом легло на подушку что-то свежее и ароматно-морозное. Открыв глаза, я увидела темно-розовый бутон на длинном стебле с шипами, с мокрыми и упругими темно-зелеными листьями.

— Прости, что я так долго, — заметив, что я все равно не сплю, прошептал он, наклоняясь и целуя меня; от него пахло чем-то клубничным.

— Чем от тебя пахнет? — спросила я, повиснув у него на шее.

— Водка «Кеглевич», клубничная.

— Фу!

— А что делать?

Мой подъем отложился на некоторое время, после чего Сашка заснул как убитый, а я стала чувствовать себя гораздо бодрее, чем до его прихода. Надо же было куда-то деть образовавшуюся энергию, поэтому я решила все-таки посмотреть триллер про выезд с обвиняемым Пруткиным на место происшествия.

Для начала я сделала приятное открытие: неизвестный мне душка-эксперт записал на одну и ту же кассету два следственных действия: осмотр места происшествия и выезд с Пруткиным. Очень удобно. Сразу и сравнить можно то, что имело место в действительности, и то, что клиент говорит. Хотя, если его склоняли к явке не совсем порядочными методами, могли и запись осмотра ему показать, чтобы ориентировался. Посмотрим. Я подобрала полы халата и забралась с ногами в кресло. Поехали первые кадры.

Место убийства осматривали ночью, это я помнила по протоколу. Группа мощной лампой осветила участок; судя по панорамным съемкам, к воротам участка можно было подойти, только обогнув стоявший на дороге «мерседес»; забор достаточно высокий, чтобы его было неудобно перелезать, с одной стороны канава с водой, с другой — колючий кустарник. В темноте сориентироваться там достаточно непросто. Надо будет спросить у Пруткина, готовился ли он к взлому, был ли там раньше, присматривался ли… Ах ты, черт: все время забываю, что сейчас Пруткин вообще не признает, что был там, от всего отпирается.

От дома к стоящей за оградой опоре линии электропередач переброшен провод, который провис до земли и стелился по участку; по показаниям тех, кто бывал в загородном доме Чвановых, об него все время спотыкались не только те, кто не знал о его существовании, но и сами хозяева. Правда, Чванов обещал уже в понедельник сделать нормальное освещение в доме; только не дожил до понедельника двух дней. Вот его труп, лежащий ничком у невысокого крылечка; на нем куртка, джинсы и уличная обувь. Вот перерезанный провод, крупно — место разреза. Очень странно с точки зрения логики преступника; раз в доме кто-то есть, значит, он обязательно выйдет из дома, чтобы установить причину, из-за которой погас свет. И что с ним делать вору, пришедшему не убивать, нет, — просто обнести дачу? Связать? Только если сначала оглушить. Пруткин говорил, что рассчитывал на сторожа, думал, что сторожа свяжет, а больше никого на даче нету. Вряд ли он предполагал, что такой домик, тыщ на двести долларов, сторожит бабушка Божий одуванчик или увечный старикан. Особенно если, как он первоначально говорил, счел шикарный «мерседес» перед домом принадлежащим сторожу…

Я отметила, что дом действительно классный, архитектор постарался на славу, да и Чванову во вкусе отказать было нельзя. Во-первых, очень удачно был использован естественный рельеф местности, даже собственная акватория была на участке — живописно заросший прудик и альпийская горка рядом. Участок закрывали со всех сторон, кроме дороги, высокие сосны, и кусты шиповника у ограды, похоже, тоже росли тут еще до начала строительства. Забор из плотно пригнанных досок с поверхностной резьбой, между затейливыми кирпичными столбами, полностью исключал возможность увидеть с дороги, что творится возле дома. Сам дом, с черепичной крышей, из дерева, выкрашенного под цвет мореного дуба, с темными зеркальными стеклами, не позволяющими увидеть, что происходит за ними, имел строгие формы и выглядел очень благородно. Я вообще, выбираясь за город, скептически смотрела на трехэтажные кирпичные хоромы, возводимые нуворишами на шести сотках, — нелепые и непропорциональные строения, вызывающе торчащие на голом месте, на расстоянии вытянутой руки от такого же зажиточного соседа. Но в таком домике я бы пожила…