Неподобающая Мара Дайер - Мишель Ходкин

Отец рассказывал все это по большей части самому себе. И это было нормально, но мне ненавистно было то, что они обращались со мной, как с каким-то хрупким, деликатным существом. И давайте будем честными: наверное, это были не «они». Я не сомневалась, что мама (как мой неофициальный лечащий психолог) отвечала за то, какая информация до меня доходит, а какая — нет.

Я повернулась к ней:

— Ты могла бы мне рассказать, знаешь ли.

Она молча скрылась за дверцей холодильника. Я все равно продолжала, обращаясь к ней:

— Я скучаю по друзьям и… Да, ужасно, что та девочка погибла, но это не имеет никакого отношения к случившемуся с Рэчел. Ты не должна держать меня в неведении о такого рода вещах. Я не понимаю, почему ты обращаешься со мной так, будто мне два года от роду.

— Джозеф, ступай делать домашнюю работу, — сказала мать.

Мой брат как раз потихоньку ретировался из кухни и к тому времени, как произнесли его имя, почти добрался до джойстика.

— Но завтра в школе нет занятий.

— Тогда иди в свою комнату.

— Что я такого сделал? — заныл он.

— Ничего, мне просто нужно минутку поговорить с твоей сестрой.

— Мама, — вмешался Даниэль.

— Не сейчас, Даниэль.

— Знаешь что, мама? Поговори с Даниэлем, — заявила я. — А мне больше нечего сказать.

Мама молчала. Она выглядела усталой; красивой, как обычно, но усталой. Свет лампы окружал ее волосы гало.

После паузы Даниэль начал снова:

— Так вот, сегодня вечером будет вечеринка, и…

— Ты можешь пойти, — ответила мама.

— Спасибо. Я думал взять с собой Мару.

Мать повернулась ко мне спиной и переключила все внимание на Даниэля. Тот встретился со мной глазами поверх ее плеча и пожал плечами, словно говоря: «Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать».

Поколебавшись, мама сказала:

— Ночные гулянья… А наутро в школу.

Конечно, это беспокоило ее лишь тогда, когда речь шла обо мне.

— Завтра занятий нет, — ответил Даниэль.

— Где будет вечеринка?

— Саут-Бич.

— И ты собираешься все время быть там?

— Да. Я не оставлю ее одну.

Мама повернулась к отцу.

— Маркус?

— Я совершенно не возражаю, — сказал папа.

Мама внимательно посмотрела на меня. Она не доверяла мне ни секунды, но доверяла своему идеальному старшему сыну. Загадка!

— Хорошо, — в конце концов сказала она. — Но будьте дома к одиннадцати. И никаких оправданий.

Должна признать, то было впечатляющей демонстрацией влияния Даниэля. Этого было мало, чтобы заставить меня забыть, как я злюсь на маму, но все равно перспектива выбраться из дома и отправиться куда-то кроме школы подняла мне настроение. Может, сегодня вечером я смогу по-настоящему повеселиться.

Я ушла из кухни, чтобы принять душ. Горячая вода обожгла мои худые лопатки, и, привалившись к кафельным плиткам, я позволила воде обтекать мое тело. Мне следовало подумать, что я надену; не хотелось быть единственным неправильно выглядящим человеком на вечере.

Выйдя из душа, я натянула футболку и спортивные штаны, распутала крысиное гнездо мокрых волос. Рыться в туалетном столике было бы бесполезно. Как и в шкафу. Но мамин шкаф…

По большей части мама носила брючные костюмы или юбки и рубашки на пуговицах. Всегда профессиональна, американка с ног до головы. Но я знала, что где-то среди этого громадного однообразного гардероба у нее имеются одно-два сари. Вот сари могло пригодиться.

Я на цыпочках пошла в комнату родителей и приоткрыла дверь. Они все еще были на кухне. Я начала рыться в одежде матери в поисках чего-нибудь подходящего.

— Мара?

Ой.

Я обернулась. На лице матери явно читалось напряжение, кожа туго натянулась на ее высоких скулах.

— Я просто искала что-нибудь, что можно будет надеть, — сказала я. — Прости.

— Ничего, Мара. Мне бы только хотелось, чтобы мы могли…

Я сделала медленный вдох.

— А мы можем заняться этим позже? Даниэль сказал, что на дороге будет много машин, а мне еще нужно придумать себе костюм.

На лбу матери появились морщинки. Я знала, ей хочется что-то сказать, но надеялась, что в кои-то веки она откажется от беседы. Я удивилась, когда заговорщическая улыбка медленно преобразила ее лицо.

— Это костюмированная вечеринка? — спросила мама.

Я кивнула.

— Думаю, у меня есть кое-что.

С этими словами она прошла мимо меня и нырнула в глубины огромного шкафа. Спустя несколько минут она вынырнула, держа, как маленького ребенка, складной саквояж для платьев; на ее пальцах болталась пара туфель с ремешками, на опасно высоких каблуках.

— Это должно тебе подойти.

Я настороженно посмотрела на чемоданчик.

— Это ведь не свадебное платье?

— Нет. — Мама улыбнулась и протянула его мне. — Это одно из платьев моей матери. Возьми мою красную губную помаду и заколи волосы — и сможешь сойти за старинную модель.

По моему лицу расползлась улыбка под стать маминой.

— Спасибо, — совершенно искренне сказала я.

— Только сделай мне одолжение.

Я приподняла брови, ожидая, что услышу предостережение.

— Держись с Даниэлем.

Голос мамы звучал напряженно, и я почувствовала себя виноватой. Я кивнула и снова поблагодарила ее за платье, а потом вернулась в свою комнату, чтобы примерить его. Плотный пластик саквояжа зашуршал, когда я расстегнула молнию, и я увидела внутри платье из мерцающего темно-изумрудного шелка. Я вытащила его, и у меня перехватило дыхание. Оно было ошеломительным. Я надеялась, что платье будет мне впору.

Я отправилась в ванную комнату, чтобы попытаться наложить на ресницы тушь, не проткнув себе глаз, но, когда посмотрела в зеркало, за моим отражением стояло отражение Клэр.

Она подмигнула.

— Повеселитесь, ребята.

Я вылетела из ванной и села на кровать. Во рту у меня пересохло, руки дрожали. Мне хотелось вопить, но я закрыла глаза и заставила себя спокойно дышать. Клэр была мертва. Ее не было в моей ванной, и бояться было нечего. Просто рассудок играл со мной шуточки. Сегодня вечером я собираюсь на вечеринку, и мне нужно одеться. Надо делать все по порядку.

Сперва — макияж.

Я двинулась обратно к зеркалу за дверью ванной, но остановилась. Там никого нет. Просто посттравматический синдром.