Так плохо, как сегодня - Виктория Токарева

Однажды ночью Денисову приснился сон, будто к нему пришли инопланетяне и продиктовали какую-то формулу. Денисов тогда же, во сне, решил отнести эту формулу начальнику строительного главка Болотину. Болотин тоже был своего рода дрессировщиком, но на высшем уровне. У него был другой цирк и другие возможности. Проснувшись утром, Денисов понял, что половину формулы он помнит, а вторую половину нет. Денисов записал то, что помнил, на бумажке и показал своей дочери Лене, студентке физико-математического факультета. Лена посмотрела на бумажку и сказала, что это не абракадабра. Это действительно математическая мысль, заключенная в формулу, однако незаконченную. Денисов стал ложиться спать в надежде, что инопланетяне придут опять и продиктуют формулу повторно. Но больше они не приходили. Денисов понял, что удача дается в жизни один раз. А если ты ее не ухватил, то, стало быть, не достоин. Живи так.

В этот день, так же как и во все предыдущие, жена Денисова Александра, сокращенно Сашуня, а еще короче Шуня, поставила перед Денисовым тарелку с борщом, а сама села напротив с таинственным, почти заговорщическим видом. Денисов набегался за день, наорался и вида Шуни не заметил. А дело было вот в чем: Шуня работала в Научно-исследовательском педагогическом институте, сокращенно НИПИ, готовила кандидатскую диссертацию на тему «Сравнительный анализ времяпрепровождения среднеазиатского старшеклассника и прибалтийского». У НИПИ было два лабораторных города – Баку и Рига. Может быть, эта тема и имела серьезные научные перспективы, а может быть, и нет. Но сотрудники НИПИ с большим энтузиазмом устремлялись летом на Рижское взморье, а осенью на Каспийское побережье. Руководителем отдела была некая Галина Вольская – разведенная, но не смирившаяся. Ею владела обида на человечество, временами переходящая в ненависть. Она обиделась раз и навсегда и на всех без исключения. В том числе и на старших школьников, вместе с их времяпрепровождением.

– Ты знаешь, что у твоего мужа с женой Болотина шуры-амуры? – спросила Вольская у Шуи и.

Слово «шуры» напомнило Шуне ее собственное имя Шура, и она не сразу поняла, о чем ей говорит начальница отдела. Потом она догадалась, о чем речь: «шуры» – это шуровка, значит, некрупная деятельность. А «амуры» – это любовь. Итого: любовная интрижка.

Шуня поняла, но не поверила. Болотин был большим начальником, а Денисов простым прорабом. Вряд ли жена Болотина стала менять начальника на подчиненного. Это во-первых. Во-вторых, Шуня и Денисов жили уже почти двадцать лет и никогда не задавались вопросом: хорошо они живут или плохо? А раз не задавались – значит, хорошо. То, что хорошо, бывает незаметно. Как здоровье. Заметна только болезнь. В-третьих, их связывала дочь. В детстве Лена переболела полиомиелитом. Одна ее нога была короче другой, и хромота могла стать на пути к ее женскому счастью. В ее лице уже появилась покорность калеки, и было похоже, что Лена нужна будет только им: ей и ему. И больше никому. Общее несчастье связывало Денисова с Шуней не только узами, но и путами, чем-то более нерасторжимым, чем просто любовь.

Шуня не стала возражать своей начальнице, чтобы не обижать ее. Ведь Вольская по-своему старалась. Это был ее вклад в дружбу. Однако в этот день Шуня внимательнее, чем обычно, вглядывалась в своего мужа. Но он ел свой борщ так же вдохновенно и увлеченно, как всегда. Денисов с удовольствием ел, с удовольствием спал, смеялся, ругался. Жил с удовольствием. У него был вкус к жизни, может быть, это и нравилось в нем жене Болотина. А Болотин, возможно, жил в хроническом насморке: без обоняния и с тяжелой головой.

– Представляешь, какую глупость мне сегодня сказали! – не выдержала Шуня.

Денисов промолчал.

– Почему ты не спрашиваешь: какую?

– Если глупость, чего про нее спрашивать?

– Мне сказали, что у тебя с женой Болотина шуры-амуры.

Денисов задумался с таким видом, будто вспоминал формулу инопланетян.

– Глупость какая, правда? – помогла ему Шуня.

Можно было бы сказать одно слово: «Правда», и разговор был бы закончен, и можно жить следующие двадцать лет.

– Это не глупость, – ответил Денисов. – Это правда.

– Что – правда? – растерялась Шуня.

– То, что тебе сказали.

– У тебя шуры-амуры?

Шуня беспомощно растаращила глаза. Казалось, еще немного – и они выпадут на кофту.

– У меня страсть, – поправил Денисов.

– А я?

– А тебя я люблю.

– А она?

– К ней у меня страсть.

– Ничего не понимаю, – созналась Шуня.

– Тебя я люблю как сестру, а ее как женщину, – растолковал Денисов. – То, что к тебе, – прочнее. А то, что к ней, – сильнее. Я все время про нее думаю.

– Как тебе не стыдно мне об этом говорить? – возмутилась Шуня.

– Но ты же спросила. Ты хочешь, чтобы я врал?

– Я не хочу, чтобы ты врал. Но как это могло произойти?

– Во мне, наверное, проснулся цыган. Ты же знаешь, мой дед по матери был цыган.

– Цыгане кочуют. Меняют места, а не баб.

– Я кочевать не могу. У меня работа. Семья. Ты. Теперь она.

– Ты меня разыгрываешь? – догадалась Шуня.

– Я тебя не разыгрываю. Ты спрашиваешь. Я отвечаю.

– И долго это будет продолжаться?

– Что?

– Страсть.

– Не знаю. У меня это впервые. Ты же знаешь… Я в этих делах человек неопытный.

– И все-таки… Как тебе кажется? – настаивала Шуня.

– Сейчас мне кажется, что это не кончится никогда.

Шуня поднялась и ушла из кухни. Она собрала свой чемодан и вышла с ним на улицу. В подъезде долго стояла, раздумывая, куда пойти. Не хотелось вводить друзей в курс дела. Не хотелось, как коробейнику, доставать из коробочки свою разобранную душу и раскладывать на всеобщее обозрение.

Шуня поехала к Вольской, поскольку та была в курсе и ей ничего не надо было объяснять.

Вольская не удивилась Шуниному приходу. Она тут же заставила ее работать по хозяйству, колоть грецкие орехи для пирога. У Вольской была замечательная способность: заставлять работать на себя.

Шуня не любила выковыривать орехи из извилистых ходов кожуры. Плоть ореха напоминала ей полушария мозга. Шуня подозревала, что природа создала мозг наподобие ореха. Но вот что было вначале: орех или мозг?

– Дура ты, – определила Вольская поведение Шуни. – Сдалась без боя. Уступила за здорово живешь.

– А что я, по-твоему, должна была сделать?

– Бороться до последнего.

– Каким образом?

– Всяческим. Я, например, в профком писала.

– Помогло?

– Не помогло. Но кровь ему попортило.

– А какой смысл?