Огненная проповедь - Франческа Хейг

Я кивнула, вспомнив допросы Исповедницы об Острове. Челюсти непроизвольно сжались при мысли о ее глазах, буравивших меня насквозь, о силе ее разума, что сдавливала мой рассудок, точно веревка на шее кролика.

– А учитывая, что нас и так преследуют, ты считаешь благоразумным отправиться в то место, которое они разыскивают?

Я сморщила нос.

– Знаю, на первый взгляд это кажется безумным риском. Но они не стали бы искать его, не будь он так важен. Если мы хотим выяснить, для чего Совету резервуары, или попытаться собрать воедино то, что случилось с тобой и другими, то люди, которые могут помочь нам в этом, находятся, как я думаю, на Острове.

Той ночью мне приснилась Исповедница. Она возникла внезапно, такая же реальная, как дерево, под которым мы с Кипом приютились на ночлег. С откоса, поросшего мхом, она взирала на нас с холодным безразличием, памятным мне по нашим встречам в камере. Лишь клеймо пылало на ее бесстрастном лице. Она стояла над нами в ярком свете полной луны. Не имело смысла ни бежать, ни кричать, ни прятаться. Казалось, она всегда находилась здесь, совсем рядом, только мы были настолько глупы, что не понимали этого. Когда я встретилась с ней взглядом, моя кровь будто заледенела в жилах.

Я проснулась от боли в руках и уж потом осознала, что Кип зовет меня и трясет за плечо. Я скребла грязь, вонзая ногти в землю и в гнилую кору бревна, под которым спали. К моменту пробуждения я успела вырыть яму в шесть дюймов глубиной, а обломанные ногти смешались с грязью и трухой. Вдобавок я издавала животный вопль ужаса, который и самой казался чуждым теперь, когда сон окончательно развеялся.

Кип склонился надо мной, все еще сжимая плечо. Он притянул меня к себе, пытаясь утешить и унять рвущийся крик. Я медленно выдохнула, успокаивая дрожащее тело, и прижалась лбом к его голове. Я ощутила кожей отметины его клейма, точно наши шрамы отражались друг от друга как в зеркале.

– Всё в порядке, тсс, все хорошо, – бормотал он.

– Это была она. Она была здесь, в моем сне. Прямо здесь.

– И ты решила зарыться в землю, чтобы спрятаться от нее?

Теперь под его насмешливым взглядом мой кошмар казался абсурдным. Но хоть я и смогла выдавить смешок, меня все еще трясло.

– Это просто сон, – увещевал он.

– У меня никогда не бывает просто снов, – возразила я.

С одной стороны, явь казалась хуже сна, с другой – лучше. Лучше – потому что откос над нами был пуст, мох и листья не примяты. А хуже – потому что ее физическое отсутствие мало что значило: здесь она или нет, от ее всевидящего ока никуда не скрыться и не убежать, а уж тем более не имело смысла так глупо копать грязь. Она искала нас, и я не могла стряхнуть ее. Само ночное небо словно стало ее глазами, и я, пронзенная взглядом, чувствовала себя совершенно беспомощной, как тот жук, которого Зак проткнул булавкой.

С рассветом мы тотчас отправились в путь. Я чувствовала ее физически, точно неумолкаемую боль. Я словно несла ее с собой, и каждое место, где мы проходили, оставалось запятнанным ею. Омеги хранили в себе заразу, оставшуюся от взрыва, как нам неустанно повторяли Альфы. Но мне казалось, будто Исповедница, ее невидимое присутствие и есть яд, который носила я сейчас. Она, точно зараза, отравляла мою кровь и проникала во всё вокруг, где бы мы ни шли.

Но, по крайней мере, после нашего разговора об Острове мы почувствовали, что у нас есть цель. Я знала, что Остров в сотнях миль от нас, но когда мы обсуждали наш путь, казалось, что он становился ближе. Свернув к западу, мы оставили позади тропу и реку. Напоследок напились впрок, не зная, как скоро снова найдем воду. Но всё более насущной проблемой для нас становился голод. Чаще всего мы находили грибы и ягоды, хотя с грибами старались быть осторожнее после того, как на второй день, поев черных грибов, оба жестоко заболели. В первый же день после того, как ушли от реки, мы набрели на небольшой водоем, где Кип наловил пригоршню мелких рыбешек. Сетью ему послужил мой свитер. Рыбешки выглядели как крошечные кусочки серебра, не больше чем ноготь на моем мизинце. Мы съели их сырыми, подавив чувство брезгливости. Я знала, что долго мы так не протянем.

Кип справлялся лучше, чем я предполагала. Первое время после резервуара его тело казалось вялым и рыхлым, каким стал бы любой организм, не имея никаких нагрузок. Даже кожа выглядела обвисшей и одутловатой. Сейчас же, несмотря на выпирающие кости, он обретал форму. Крепли и наливались силой мускулы. Кожа, поначалу нежная и легко ранимая так, что босые ступни сразу же пошли сплошными волдырями и нам приходилось постоянно останавливаться, теперь огрубела и потемнела от грязи и загара. Он по-прежнему оставался неуклюжим, как будто заново приноравливался к собственному телу. В его движениях все время чувствовалась какая-то неуверенность. Но все равно теперь он спотыкался гораздо реже, даже привык обгонять меня и взбираться повыше, чтобы осмотреть местность. Порой я порывалась сказать ему, чтобы он так не усердствовал и поберег силы, но не хотелось лишать его радости, с какой Кип познавал свое тело. Однако чем сильнее терзал нас голод, тем даже он становился всё более притихшим. Собственное тело с каждым днем казалось мне всё тяжелее, хотя я знала, что, наоборот, теряю вес. По ночам, когда мы прятались в канавах или под бревнами, я не могла заснуть – мне не давали покоя мысли о еде, да и острые кости, упираясь в землю, причиняли боль. Но даже в самый острый пик голода я ни секунды не скучала по подносам с едой, которые регулярно приносили в камеру.

Через три дня после того, как мы свернули от реки на запад, нам попалась первая деревня. Она напоминала ту, где выросли мы с Заком, хоть и была гораздо меньше – вокруг колодца располагалось не больше пятнадцати домов, за которыми простирались поля и фруктовые сады. Неподалеку от большого амбара работали люди. Должно быть, стояла середина лета: поля уже скосили, но сады цвели еще пышно, так что мы могли укрыться в густой листве. В траве лежали упавшие яблоки, бурые и сморщенные. Мы съели по три яблока в полном молчании, издавая лишь равномерный хруст и выплевывая косточки.

– Альфы или Омеги? – спросил Кип, рассматривая деревню сквозь ветви.

Я махнула рукой на поля и яблони.

– Земля хорошая. Думаю, что Альфы.

– И взгляни на задний двор большого дома, – он указал на длинный узкий сарай, разгороженный на секции, в каждую из которых вела отдельная дверь.

– Что это?

– Это стойла для лошадей.

– Как ты мог узнать стойла, не помня при этом собственное имя?

Он раздраженно пожал плечами.

– Так же, как я помню, как разговаривать или плавать. Каким-то образом пропали только личные воспоминания. В любом случае, мы знаем, что это территория Альф.

– Тогда давай наберем столько яблок, сколько сможем унести, и пошли отсюда.

Он кивнул, но не сдвинулся с места. В одном из домов открылась дверь, и женский голос пронзил полуденный воздух. Я потянула его за руку.