Людовик Святой и его королевство - Альбер Гарро

Рыцари из свиты короля вместе с остальными бросились в гущу сражения. «И знайте, – говорит Жуанвиль, – что это была прекрасная схватка, ибо никто там не стрелял ни из лука, ни из арбалета, но турки и наши люди с палицами и мечами сошлись лицом к лицу». Жуанвиль сражался рядом с королем.

Один рыцарь, Жан де Валери, посоветовал королю двинуться направо к реке, чтобы быть поближе к герцогу Бургундскому и отрядам, охранявшим лагерь, и дать сражающимся напиться. Король велел вызвать из самой гущи боя своих советников; когда те одобрили этот план, он приказал привести его в действие. Едва движение войск началось, как граф Пуатье, граф Фландрский, и другие сеньоры, сражавшиеся поодаль, послали просить короля не двигаться, ибо они не могут последовать за ним. Король остановился. В тот момент, когда он вновь собирался двинуться в путь, прибыл коннетабль де Боже с сообщением, что брат короля, граф Артуа, обороняется в одном доме в Мансуре. Людовик Святой попросил коннетабля отправиться туда.

Жуанвиль вызвался сопроводить Эмбера де Боже. Едва они с шестью рыцарями отъехали, как увидели, что их окружило множество турок. Они поняли, что к Мансуру пробиться невозможно, и отступили к основным силам крестоносцев.

Возвращаясь, Жуанвиль и коннетабль увидели, что король отошел к реке, а сарацины теснят там королевские отряды. Они на лошадях бросились в воду, чтобы переправиться вплавь; но уставшие животные с трудом справлялись с потоком, крутившим щиты, копья, утонувших людей: «И говорили, что мы все погибли бы в этот день, если бы не лично король. Ибо сир де Куртене и монсеньор Жан де Сельбеней рассказали мне, что шестеро турок подскочили схватить лошадь короля под уздцы и взять его в плен; и он сам освободился от них, нанося сильные удары мечом. И когда его люди увидели, как защищается их король, то воспряли духом, и многие из них перестали переправляться обратно через реку и бросились на помощь королю».

Наконец сарацин отбросили и захватили их лагерь. Король ничего не знал об участи графа Артуа. «Если он мертв, – говорил он, – я молю Бога простить грехи: и ему, и всем прочим». И вот прибыл прево Ордена госпитальеров, брат Анри де Ронней, сопровождавший графа; Людовик Святой спросил, есть ли новости о брате. «Да, – ответил рыцарь, – ибо, вне сомнения, он в раю». «Э, сир, – сказал он еще, – утешьтесь; ибо никогда королю Франции не выпадала столь высокая, как Вам, честь: ведь, чтобы сразиться с врагом, вы вплавь перешли реку, и победили его, и погнали с поля битвы, и захватили его орудия, шатры, в коих еще и будете спать этой ночью». Король ответил, что он преисполнен благоговения перед Богом за все, ниспосланное им, и тогда, по словам Жуанвиля, слезы хлынули из его глаз.

Кажется, смерть брата тронула короля больше, чем все последующие несчастья. Говорили, что Робер Артуа желал умереть за Иисуса Христа; его сочли мучеником. Сарацины отрубили головы убитым и выставили их на пиках у ворот Каира. И с этого дня они воспряли духом.

Людовик Святой велел прежде всего соорудить деревянный мост через реку, дабы установить сообщение со своим первым лагерем. Погибло большое число лошадей. Во время битвы бедуины разграбили лагерь сарацин, где ничего больше не осталось. Ночью они вернулись и напали на христиан, но достаточно было одной стычки, чтобы их отогнать.

* * *

Через два дня, в пятницу 11 февраля, сарацины хотели бросить все свои силы на штурм лагеря христиан. Но шпионы предупредили об этом Людовика Святого, велевшего своим людям быть готовыми к бою с полуночи. Атака началась только в полдень на следующий день. Граф Анжуйский находился в передних рядах; сарацинам удалось посеять сумятицу в его отряде. Об этом сообщили королю, который помчался туда с мечом в руках и так далеко проник в ряды врага, что греческий огонь попал на круп его коня. Но атака была отбита. В этот день погиб Гийом де Соннак, магистр Ордена тамплиеров. Граф де Пуатье, единственный среди своих людей, сидевший на коне, попал к туркам в плен, но мясники и прочий люд из лагеря, равно как и женщины, торговавшие продовольствием, заметив происшедшее, сразу же освободили пленника.

После этой победы Людовик Святой собрал своих баронов и сказал им: «Мы обязаны великой милостью Господа нашего за то, что на этой неделе Он дважды ниспослал нам подобную честь – во вторник, накануне поста, мы изгнали врагов из лагеря, где мы и расположились, и в минувшую пятницу мы, пешие, победили их, конных». Король сказал, добавляет Жуанвиль, много других прекрасных слов, чтобы приободрить присутствовавших.

Войско понесло крупные потери, и ситуация с каждым часом ухудшалась. Тела утопленников застревали у моста, канал был весь покрыт трупами на расстоянии брошенного камня. Потратили восемь дней, чтобы их вытащить: тела сарацин сбросили в реку, вниз по течению, тела же христиан похоронили в больших ямах. Из-за поста нельзя было ничего есть, кроме рыбы из Нила, питавшейся трупами. Так началась эпидемия. «Мышцы на наших ногах усыхали, – пишет Жуанвиль, – вся кожа на них чернела, становилась землистого цвета, как старый сапог; и у нас, заболевших этой болезнью, гнила плоть на деснах и никто не спасся: от нее только умирали. Предвестником смерти было кровотечение из носа». Христиане уже пострадали от скоробута во время первой осады Дамьетты, но на сей раз дело обстояло хуже; у всех, кто выжил, были близкие среди умерших, которых они оплакивали; слугам часто приходилось брать лошадей и доспехи своих господ, чтобы вместо них нести караул.

Сарацины преградили реку и перехватывали все обозы с продуктами, идущими из Дамьетты. «И из-за этого в лагере все так вздорожало, что к Пасхе бык стоил 80 ливров, яйцо – 12 денье, а мюид вина – 10 ливров». Крестоносцам пришлось, преодолевая отвращение, есть конину. Голод лишь способствовал всеобщему разочарованию.

Людовик Святой посещал больных, чтобы утешить их, хотя его и предупреждали, что он может заразиться. И он действительно заболел – у него вновь начался приступ дизентерии; тем не менее он сохранял спокойствие и уповал на Господа.

Из Дамаска прибыл новый султан Египта Туран-Хан. Он сразу приехал в Мансур, приведя с собой новые отряды, дабы усилить оборону города. Одновременно он послал флот, чтобы изолировать Дамьетту с моря. Среди христиан оказались изменники: сарацины принимали перебежчиков, не издеваясь над ними и не принуждая их к вероотступничеству. После захвата врагами последнего обоза Людовик Святой попросил у султана перемирия. Он предлагал вернуть Дамьетту, если ему вернут Иерусалим; дабы гарантировать выполнение договора, он обещал отдать своих братьев в заложники. Но султан требовал, чтобы король стал заложником сам; Людовик Святой согласился, но этому воспротивились французы, предпочитая, чтобы их всех перебили, нежели пойти на столь унизительное условие.

Наконец, по совету своего окружения, Людовик Святой решил снять осаду Мансура и отступить на другой берег реки, чтобы возвратиться в Дамьетту. Дорогу преградило войско султана. Король велел сначала перевезти тысячу больных и раненых на кораблях с продуктами для его свиты, приказав, чтобы эти продукты выбросили в воду, дабы освободить место. Сам Людовик все еще был болен и страдал от «перемежающейся лихорадкой и очень сильной дизентерии». Несмотря на просьбы легата и баронов, он отказался присоединиться к этой флотилии, ибо не хотел оставить своих соратников в опасности.