Грозовой Сумрак - Елена Самойлова

– Пока да… Беги, Ильен, я догоню. У меня в руках моя осень, я сумею.

Волчица неуверенно попятилась, отступила подальше от высоких мрачных деревьев с потемневшей листвой. Нимфа у меня за плечом еле слышно зашипела, протянула к моей шее тонкую коричневую руку, похожую на гибкую ожившую ветку с тремя длинными отростками-пальцами.

Запах осени и родного дома стал сильнее, четче – и вдруг полянка озарилась теплым солнечным светом, пробившимся через завесу дождевых туч и накрывшим нас с Ильен золотистым спасительным лучом. Отражение сумеречного призрака в лезвии ножа пропало, я вздрогнула, словно пробуждаясь от глубокого сна, а моя зимняя сестра ухватила меня за подол платья, ощутимо дернула, выводя на узкую, освещенную солнцем дорожку.

Тонкая, ровная прореха в сплошном полотне дождевых облаков – как длинная резаная рана на живом теле, как след того ножа, что я судорожно сжимала в руке, а солнечный луч, отогнавший Сумерки – как сияющий клинок, отделивший нас от взбесившихся нимф, которые теперь даже не пытались скрыться. Они следовали за нами, от дерева к дереву, от камня к камню, через быстро бегущие ручьи и открытые поляны. Я бежала за Ильен, путаясь в длинном подоле платья, спотыкаясь о корни деревьев, едва успевая уклоняться от норовивших хлестнуть по лицу веток и отчаянно страшась выронить теплый, почти горячий нож, янтарь в оголовье которого мягко поблескивал, словно впитывал в себя тепло летнего солнца, на краткое мгновение выглянувшего из-за туч. Страшно бежать по зыбкой тропинке, освещаемой солнцем, пробираться сквозь густой кустарник – и думать о том, что, как только затянется просвет в плотном облачном покрывале, сумеречные нимфы сожмут кольцо, поведут хоровод, в пляске которого острые как лезвие меча коготки на кончиках тонких пальцев превратят нас с Ильен в кровавые ленты…

Озеро Керрех впереди – как огромное зеркало, когда-то давно оброненное великаном, проходящим через долину. Десятки ручьев, что несут свои кристально чистые воды в это озеро, отражение которого присутствует в каждом из волшебных Холмов, блестят под солнцем искрящимся капельным серебром, поют свою звонкую песенку каждую весну, первыми высвобождаясь из-под ледяного панциря.

– Фиорэ! – Ильен первой выбежала на крутой берег озера, нависающий над кажущейся черной водой, – в этом месте дно изобиловало омутами, глубокими и холодными, как глаза короля Самайна, – и обернулась, глядя на меня, с трудом взбирающуюся на косогор. – Строй переход поближе к своему смертному!

Если бы это было так легко!

Я упала на колени в густую высокую траву, коснулась пальцами влажной, по-осеннему холодной земли. Сердце так сильно колотится, что чудится, будто бы еще немного – и оно выпрыгнет из груди, прямо в руки сумеречных нимф, застывших на краю леса, как волчья стая, наконец-то загнавшая раненое, но еще способное сопротивляться животное к краю обрыва, откуда ему никуда не деться. Прохладный влажный воздух кажется тягучим, горячим, каждый вздох сопровождался острой колющей болью в боку. Как тут сосредоточиться на зеркальном переходе, если отдышаться-то толком не получается, лицо заливает горячим потом, а перед глазами то и дело вспыхивают черные звезды?

– Сестра, быстрее!

Разрыв в тучах затянулся, солнечные лучи, оберегавшие нас от Сумерек, медленно растаяли в сером пасмурном дне, а над озером поднялся холодный сырой ветер, пробирающий до костей. Нимфы, уже не таясь, двинулись к нам – тонкие, похожие на осиновые стволы, тела, хрупкие руки с тремя пальцами, неподвижное узкое безносое лицо с крошечным ртом и огромными провалами глаз. Движения плавные, текучие, словно сумеречные, состояли из воды и ветра, а не были облечены в странную, украденную у живых плоть.

Ильен запрокинула голову к серому, затянутому облаками небу, и гулкий пронзительный волчий вой разнесся над озером. Зов о помощи, который зимняя стая услышит даже внутри северного Холма и непременно отзовется, придет на выручку, живой стеной встанет на пути врага, защищая попавшего в беду сородича.

Резкая боль, тонкая кровавая полоса, появившаяся на левом запястье чуть повыше широкого медного браслета с вкраплениями медового янтаря, алая пленка, окрасившая лезвие ножа в две ладони длиной. Я и не заметила, когда успела порезаться, но стоило первым каплям крови упасть на землю, как ощущение обнимающей за плечи осени стало более явным.

Тонкий солнечный луч, пробившийся через пелену облаков, лег на берег озера, как хрупкое призрачное лезвие, отсекая нас от сумеречных призраков. Разноцветными искорками замерцал светлый мех Ильен, золотом засияло янтарное семечко в оголовье окровавленного лиственного ножа, который я сжимала в руке. Всего лишь шаг вперед, к воде – и почувствовать зыбкий еще зеркальный переход, медленно, наподобие цветка раскрывающийся на поверхности вод озера Керрех. В моих силах пройти через него – меня он пропустит как владычицу осени, как ши-дани, находящуюся в этот краткий миг в своем праве пройти сквозь водную гладь, как через распахнутую дверь, но Ильен он не пропустит. Закрутит зимницу в водном водовороте, выбросит неизвестно куда – и хорошо еще, если не попытается протолкнуть на выходе через отражение в крошечном зеркальце на вычурной серебряной ручке.

Этот зеркальный переход, как и гроб, – рассчитан только на одного…

– Ильен… – Тихий, звенящий шепот, который всколыхнул водную гладь, едва не нарушив и без того хрупкий и нестабильный портал. – Он не пропустит обоих.

– Значит, пойдешь сама. Я слышу ответ моей стаи, слышу, как снежные ши-дани белыми призраками скользят сквозь этот лес, как один из летних, выбравшийся на поверхность, делает их путь наиболее коротким. Зимние всегда были стражей Алгорских холмов, и нас не остановят оголодавшие призраки. Найди своего смертного, не трать время попусту, его и так не слишком много.

Окошко портала – как круг зеркального льда на поверхности воды, который быстро тает, становясь все меньше. Мне делается все холоднее, будто бы через неглубокий порез на руке цепочкой частых капель вытекает моя жизнь, которой осталось и так не очень-то много. Не мой Сезон, не мое время – а я нарушаю закон, обращаясь к магии Холма в мире людей, и платить за это рано или поздно придется.

Ильен коротко взвыла – и я решилась. Сделала шаг с обрыва, падая в ставшую ледяной воду, в зеркальный переход, который ощущался как стремительный горный поток, одновременно холодный и обжигающе-горячий. Он швырнул меня о какую-то преграду, пытаясь вытолкнуть вперед, сквозь отражение в чьем-то зеркале, – но она не поддавалась, будто бы моих сил было слишком мало для того, чтобы сделать этот последний решающий рывок.

Алое лезвие, мягко светящееся даже здесь, в этом «потоке», скользнуло по преграде – и меня наконец-то вытолкнуло вперед. С болью в разрывающихся от недостатка воздуха легких, с гудящей от перенапряжения головой, с кровью, текущей по лицу.

Я рухнула на каменный пол под аккомпанемент хрустального звона от осыпавшегося мелкими осколками огромного зеркала, чувствуя себя полностью обессиленной, выпитой досуха, страшась даже пошевелиться, чтобы не рассыпаться на мелкие кусочки, не разлететься высохшей палой листвой…